Ольга Ланская - Инженю, или В тихом омуте

Этот фиолетовый отпустил ее руку, продолжая что-то шептать, не глядя на нее, — а она смотрела в ту сторону, куда оттеснили телевизионщиков. Высмотрев их наконец, столкнувшись взглядом с тем, у которого был микрофон, и ему улыбнувшись. Наивно так и приветливо — как и положено дуре. Которая, однако, несмотря на свою дурость, прекрасно знает, что ей надо…

— О, это было так ужасно — я была просто в шоке. Да, в это невозможно поверить — такой приятный молодой человек, в такой красивой машине, и вдруг… Он мне улыбался, я видела, — и помахал рукой. И…

— То есть он был в машине один, вы это видели точно? — настаивал этот с микрофоном, толсторожий и потный. — Когда раздался взрыв, он сидел там один?

— Он был такой приятный, так хорошо одет. О, это ужасно! — На ухоженном, красиво накрашенном эффектном лице появилось трагичное выражение. — Да, да, он был там один…

— Но тем не менее вы — насколько нам известно, единственный свидетель случившегося — утверждаете, что это было убийство? Скажите — это эмоции или у вас есть на это основания?

Она грустно улыбнулась в камеру.

— Понимаете, он произвел на меня впечатление — и я оглянулась. Я шла очень медленно, и услышала, как хлопает дверь машины, и оглянулась — я подумала, что… И увидела мужчину — он сворачивал в арку…

Камера показала арку, наезжая на нее, давая крупный план.

— Вы уверены, что он вышел из машины?

— Я слышала, как хлопнула дверь. И это был не водитель — он оставался в машине…

Камера скользнула по дому, у которого стояло или лежало нечто, в прошлой жизни бывшее джипом, — демонстрируя, что вход в дом со двора, а значит, тот, кого она видела, не мог выйти из подъезда.

— Вы рассмотрели этого человека?

Она замялась, и это было видно — но красиво замялась, откидывая голову, прикусывая губу ровными белыми зубами.

— Да, я его рассмотрела. Он оглянулся на меня. А потом я отвернулась — и тут…

— Вы уже сообщили об этом сотрудникам правоохранительных органов?

— О, я пыталась. Мне было так страшно, мне хотелось уйти, но я осталась. И… Это невероятно, но меня никто не захотел выслушать — меня проигнорировали и, можно сказать, прогнали…

Камера ушла с нее, выцеливая в толпе того, с двумя большими звездами, находя его, повернувшегося как раз в этот момент, снова багровеющего, снова показывающего кому-то на камеру и, судя по скривившимся толсто губам, бросающего что-то очень резкое.

«…Таким образом, если принять во внимание утверждение единственного пока свидетеля, первоначальная версия милиции о несчастном случае представляется, мягко говоря, небесспорной. Конечно, мы не можем утверждать, что то, что вы сейчас слышали, не вызвано шоком от случившегося. Но нам хочется верить, что сотрудники правоохранительных органов, расследующие это дело, найдут время побеседовать со свидетелем. Мы ни в коем случае не обвиняем стражей порядка — событие, случившееся посреди бела дня в самом центре Москвы, потрясло не только москвичей, но и тех, кто охраняет спокойствие города. Особенно в свете последних заявлений министра внутренних дел относительно усиления борьбы с преступностью…» Ну наконец-то! Камера наехала на нее, давая крупный план, — и тут же показала что-то черное, аккуратно лежащее рядом с изуродованной машиной на белой простыне. Видимо, то, что было им. И снова появилась она — грустная, задумчивая, сожалеющая о том, что погиб человек. И о том, что ей, эффектной молодой женщине, которой положено наслаждаться бытием, порхая с цветка на цветок и не замечая ничего вокруг, приходится убеждаться в том, что жизнь жестока и несовершенна…

— …Красивая ты, Маринка, — медленно произнесла Вика, о существовании которой она забыла на время. — Ты так смотрелась…

— О, мне так приятно это слышать!

Она автоматически ответила — задумчиво глядя на экран, пытаясь определить, выглядела она на все сто процентов или упустила что-то, что придется срочно устранять в следующих интервью, которые наверняка пойдут теперь одно за другим. И удивилась, когда экран погас, словно после показа сюжета с ее участием ничего больше показывать сегодня не собирались. Решив, что это бессмысленно, это лишь испортит эффект от суперсюжета, красивее и глобальнее и значимее которого в сегодняшней программе быть ничего не могло. И только тогда медленно повернулась к Вике, откладывающей пульт.

— Красивая, — повторила та. Искренне, с восхищением — вот уже три года доставляя удовольствие одним этим словом и интонацией, с которой оно произносилось. — И так смотрелась — ну настоящее кино. Хорошо, что записала…