Ребекка Пейсли - Полночь и магнолии

Они оставались неподвижными довольно долгое время. Оба они пребывали в надежде, что совершится чудо и внутри Пичи появится живое существо — их сын.

— И я божусь, что когда ты начнешь поправляться с ребенком… когда ты не сможешь делать ничего и будешь ходить переваливающейся походкой, я буду навещать тебя так часто, как разрешит моя любимая жена, — сказал Сенека.

Он дотронулся до ее спины.

— Жена, прекрати так ерзать! Не потревожь моего сына! — заявил Сенека.

— О, Боже! Не прошло и пяти минут, как парнишка зародился на свет, а ты боишься. У него, должно быть, только появились уши! — воскликнула Пичи.

— Чьи лучше ему подойдут — твои или мои? Они долго пребывали в безмолвии, пока их покой не нарушил резкий стук в дверь. Сенека практически опрокинул Пичи на пол, пытаясь быстро встать и одеться.

— Боже! — воскликнула Пичи. — Минуту назад ты беспокоился о своем ребенке, а сейчас чуть было не вывернул его наизнанку.

Ухмыльнувшись, Сенека сгреб брюки, быстро оделся и побежал в кухню на стук.

— Мистер Бриндиси! — раздался чей-то голос. — Я пришел сообщить, что гроб для вашей жены уже готов.

Сенека понял, что это был плотник Джон Мид.

— Я думал, что ваша жена зайдет посмотреть его. Магазин закроется через час.

— О, да, мистер Мид! — крикнула ему из спальни Пичи. — Мы будем быстрее, чем кот сможет облизать свою…

— Свою лапу, — быстро закончил Сенека, прежде чем она могла произнести слово, которое бы привело плотника в шок. Сенека поспешил прикрыть дверь, а Пичи, наскоро одевшись, была уже на кухне.

— Поторопись, Сенека! — взволнованно сказала она.

Сенека понял, что никакие силы на земле не удержат ее от того, чтобы посмотреть на свой гроб.

— Правда, мы не обедали и кишки мои играют победный марш, — сообщила она.

— Хорошо, — сказал Сенека, — оставайся здесь и ешь, а я схожу и посмотрю.

Он вышел.

— Подожди! — крикнула ему вдогонку Пичи. — Я возьму что-нибудь из корзины с едой, что принесла нам миссис Бэлли.

И она, схватив кусок сыра и маленький кусок хлеба, пустилась догонять Сенека.

Она проглотила сыр, еще не добежав до фургона.

— Ты и впрямь не хочешь съесть кусочек этого хлеба, Сенекерс? — спросила Пичи мужа в то время, когда он заворачивал повозку на сельскую площадь. — Ты же совсем ничего не ел!

Он покачал головой и остановил осла рядом с колодцем. Он помог Пичи спуститься на землю, и они направились прямо к лавке мистера Мида. Рядом с ними прыгала белка. У Пичи дух перехватило, когда она увидала свой гроб. Он стоял посередине лавки на деревянной подставке. Крышка была приоткрыта: она как бы торопила ее.

— Дуб! — прошептала Пичи и пробежала рукой по краям крышки. — Я даже и мечтать об этом не могла. Просто рассчитывала на сосновый ящик. А тут!!!

— Для моей жены — самое лучшее! — сказал Сенека.

Он закрыл глаза и тихо смеялся ей на ухо.

— Только самое-пресамое лучшее для моей жены.

Пичи тщательно осмотрела гроб со всех сторон, проверила, как он закрывается, и поблагодарила мистера Мида за работу. Он, действительно, выполнил заказ так, как она хотела.

С одной стороны крышки был нарисован ее крошечный домик в Поссом Холлоу, а с другой — прекрасный дворец Авентины на фоне прекрасного леса.

Работа превзошла все ее ожидания. Внутри все было отделано изумрудно-зеленым атласом.

— Тебе нравится этот зеленый цвет, Сенека? Сенека посмотрел и сказал:

— Да, нравится. Мне всегда этот цвет нравился на тебе. Изумительно, что ты будешь носить этот цвет целую вечность! — воскликнул Сенека.

— Все сделано так, как надо! И, самое главное, он очень комфортабелен. А еще атлас — это мне и впрямь подойдет, — сказала Пичи.

— Что подойдет? — не понял ее Сенека. Она подошла к Сенеке и попросила:

— Помоги мне залезть в него. Только тогда, когда я улягусь в него, я буду уверена, что он мне не лгал. А вдруг он мне будет мал и придется с хрустом подгибать мне пальцы. Это будет ужасно. — Пичи, Бога ради! — сказал Сенека. — Не складывайся туда, — попросил он ее. — Да? Если ты мне не поможешь, то я все равно испробую, — сказала она и полезла в гроб.

Она улеглась на дно, и белка ее улеглась рядышком. Это было ужасное зрелище. Она была помешана на своей смерти. Она была абсолютно и совершенно сумасшедшей.

— Пичи, — сказал Сенека. — Достаточно. Вылезай!

— Как я выгляжу? — спросила она, не слушая его.

А Сенека даже и не знал, как вытянуть ее оттуда.

— Знаешь, что, — сказал он ей, — ведь у мертвых всегда руки скрещены на груди.