Ева Модиньяни - Единственная наследница

В городе тогда все напоминало о войне, там рвались бомбы и повсюду зияли руины, а здесь стояла первозданная тишина. Война довела людей до нищеты, и ее мать, красавица Мария, как многие женщины в ту пору, носила поношенную, не раз перешитую одежду. Сама же Анна была в тяжелом суконном пальто, выкроенном из солдатского одеяла, а голова и шея ее были покрыты колючим платком грубой шерсти. Девочка окоченела от холода и выбилась из сил, увязая в глубоком снегу.

– Мамочка, давай вернемся домой, – канючила она. – Мамочка…

Но мать только крепче сжимала ее ручонку в своей большой, привыкшей к работе руке, словно хотела передать ей часть своей силы и уверенности.

– Осталась самая малость. Потерпи еще чуть-чуть, – говорила она, и, зная ее непреклонный характер, девочка терпела. Обессиленная и замерзшая, она покорно брела за матерью, не зная куда.

– Смотри, – вдруг сказала мать, остановившись перед заснеженной виллой в конце аллеи. Здание это было прекрасным, но тогда девочка этого не сознавала. – Смотри!.. – повторила мать с волнением.

– Я вижу, – сказала Анна.

Порывистым жестом Мария привлекла дочь к себе.

– Посмотри, как она великолепна, – с волнением заговорила мать. – Тебе нравится?

– Да, мама, – сказал девочка, чтобы сделать ей приятное.

– Шикарно? Ты только взгляни.

– Да, мама, – ответила она, чуть не плача от холода и усталости.

– Эта вилла стоит миллионы, и когда-нибудь она будет твоей, – произнесла мать, как-то странно улыбаясь. – Да, ты будешь хозяйкой этой виллы, – говорила она скорее себе, чем дочери. – И все вокруг тоже будет твоим…

От холода и усталости слезы навернулись на глаза девочки. Ей не нравилась эта вилла, ради которой мать зачем-то притащила ее сюда, ей хотелось скорее домой.

– Я не хочу ее. Пойдем домой, мама! – жалобно сказала она.

– Не хочешь?.. – удивилась мать, и лицо ее потемнело.

– Нет. Я хочу вернуться домой, – пожаловалась малышка. – Мне очень холодно, и я хочу скорей домой.

Глаза матери похолодели, голос стал резким.

– Дурочка! – безжалостно сказала она. – Этот дом будет твоим, и ты не будешь больше жить в нищете. Ты будешь счастлива, дитя мое, потому что это вьючное животное, твоя мать, сделает тебя королевой!

– Да, мама, – согласилась девочка, лишь бы не спорить. Она готова была на все, только бы поскорее вернуться домой.

Пока они стояли и разговаривали так, в распахнутом окне первого этажа показался мужчина в теплой суконной куртке, с приветливым и добрым лицом.

– Вам что-нибудь нужно? – крикнул он им, удивленный, что в такой холод по глубокому снегу женщина с девочкой добрались сюда.

– Нам – нет, – ответила мать ему резко. – А тебе?.. Такой была эта женщина, красавица Мария, женщина, давшая ей жизнь. Такой и видела ее сейчас Анна в своих воспоминаниях, навязанных этим падающим белым снегом.

Словно очнувшись от глубокого сна, графиня Больдрани Валли ди Таверненго вскинула голову и вернулась по оставленному в снегу следу к своей машине. Курт услужливо распахнул перед ней дверцу.

– Поехали! – приказала она.

Вскоре «Мерседес» мягко затормозил на площадке перед ярко освещенной виллой. Вышедший навстречу старик сторож сам открыл дверцу и, улыбаясь, поздоровался с Анной. Это был тот самый человек, который тридцать пять лет назад спрашивал у матери, не нужно ли им чего.

– Как дела, Джованни? – спросила Анна.

– Не жалуемся, синьора, но… – и он замолк с печальным лицом, выражая скорбь по умершему хозяину.

Сквозь застекленную дверь за легкой кружевной занавеской Анна заметила фигуры в холле, и легкая досада промелькнула на ее лице.

– Кто там? – спросила она.

– Синьор граф, дети и адвокат Скалья, – ответил Джованни.

– Я же говорила ему, что хочу остаться одна.

Анна с раздражением смотрела на старика и медлила выйти из машины.

– Я этого не знал, – проговорил он с извиняющейся улыбкой, доброй и мягкой, как у верного пса.

– Я уезжаю, Джованни, – сказала она смягчившимся тоном. – Передайте им, что у меня еще есть дела.

Ей не было нужды придумывать другие объяснения, и старик поклонился, захлопывая дверцу.

– Разворачивайся, – велела Анна шоферу.

Она была богата и могущественна, могла приказывать и повелевать, и эта власть над людьми давала ей мимолетную иллюзию, что она может все – даже убежать от своего одиночества.

– Куда? – спросил Герман.

– К доктору Маши.

Да, кажется, это была неплохая идея, и, окончательно решившись, Анна откинулась на мягкую спинку сиденья, устало прикрыв глаза.