Ева Модиньяни: Миланская роза

Моросил мелкий дождь; похоже, снега на Рождество миланцам не дождаться. Зима пришла в город неожиданно, так обычно приходят дурные вести. Приближался праздник, и рождественские огни в сыром тумане были бледными и расплывчатыми.

Синьора Роза обвела взглядом улицу — мимо неслись машины, обдавая тротуар брызгами грязной воды; шоссе вдалеке пересекала восточная автострада, совсем рядом тянулась линия метро в сторону Кашина Гобба.

По левой стороне улицы высились многоэтажные дома, выросшие на пустырях и окруженные чахлой зеленью. Здесь же встал огромный куб — издательство «Риццоли».

Ей невольно вспомнилось детство: ферма, луга, зеленая равнина до самого горизонта; взглянешь — сердце радуется.

Синьора Роза плотнее укуталась в шаль и откинулась на спинку инвалидного кресла, которое катила высокая светловолосая девушка. Сиделка свернула на узкую улочку и остановила коляску у двери почтового отделения.

При появлении синьоры Розы оживились погасшие взгляды; чуть слышные голоса зазвучали с почти забытой уверенностью; мрачные, настороженные лица заулыбались. Очередь за пенсией расступилась, пропуская обшарпанную инвалидную коляску.

— Как вы себя чувствуете, синьора Роза?

— А как себя может чувствовать синьора в восемьдесят три года? — не без кокетства ответила она. — Я родилась, когда в Париже открылась всемирная выставка.

Кто-то рассмеялся, а синьора Роза усмехнулась, сверкнув необыкновенно белыми ровными зубами. Будто отблеск далекой молодости промелькнул на ее бледном тонком лице.

Девушка — ее сиделка — тем временем подошла к окошечку с пенсионной книжкой в руках.

— А кто эта синьора Роза? Что с ней все так носятся? — поинтересовалась у соседки пожилая женщина, одетая в черное.

— Синьора Роза — она и есть синьора Роза. Настоящая синьора! Матушка моя была служанкой у них в семье. У семьи синьоры Розы тогда было имение, вон там. — И пенсионерка показала пальцем сквозь мутное стекло куда-то в строну издательства «Риццоли». — Называлось оно «Фаворита»; богатые люди были, богатые… Я, конечно, мало о них знаю, но моя бедная матушка много могла порассказать. А потом все развалилось… никого из семьи не осталось, пропали куда-то…

— Боже праведный! — сочувственно откликнулась ее собеседница. — А что с ней случилось? Под машину попала?

— Чего только про нее не рассказывали! До правды никто так и не докопался. Болтали о каком-то преступлении, — продолжала словоохотливая женщина. — Перед самым концом войны на их семью обрушилось столько несчастий! Кто умер, кто пропал. Дом сгорел, а землю продали. Что дальше было — неизвестно. Только потом синьора Роза вернулась уже в коляске… Раз в два месяца она приходит на почту за пенсией.

— Роза Дуньяни, — вызвала служащая из-за окошечка, прикрытого пуленепробиваемым стеклом.

Сиделка взяла регистрационный журнал и ручку и положила на колени своей подопечной. Та подписалась, а затем ей отсчитали деньги: хрустящие банкноты по пятьдесят, десять тысяч и по тысяче лир. Всего четыреста девяносто шесть тысяч лир.

Синьора Роза с довольным видом убрала деньги вместе с пенсионной книжкой в потрепанную черную сумочку, любезно, с улыбкой, распрощалась со всеми и бесшумно удалилась в сопровождении статной блондинки.

Девушка покатила коляску по улице, ловко маневрируя на мокром асфальте, и скоро свернула на тихую боковую улочку. Там, рядом с оградой какой-то мастерской, стоял бронированный «Роллс-Ройс». Навстречу женщинам с улыбкой поспешил молодой, атлетического сложения шофер.

Роза выпрямилась и резким движением сбросила с плеч шаль, которую белокурая девушка едва успела подхватить. Шофер, словно куклу, взял синьору на руки и привычным движением опустил на заднее сиденье машины. Сиделка сложила инвалидное кресло, засунула его в багажник и села рядом с хозяйкой.

Роза Дуньяни сбросила маску скромной пенсионерки и снова стала самой собой — Розой Летициа, в недавнем прошлом главой авиационного концерна «Роза Летициа и сыновья». Ее считали одним из серых кардиналов международной финансовой империи. Зашуршали шины, и «Роллс-Ройс» двинулся в сторону центра.

— Помоги мне снять эту мерзость, — приказала Роза, расстегивая черное драповое пальто.

— Сию минуту!

И Олимпия — так звали белокурую девушку — помогла госпоже избавиться от поношенного пальто.