Кристин Арноти: У каждого свой рай

Я поднималась с трудом. Часто останавливалась. Мне хотелось плакать. У двери на шестом этаже перевела дыхание и позвонила.

Мама откликнулась:

– Иду…

С раздражением я прислушивалась к глухому шарканью домашних туфель. Она спросила по другую сторону двери:

– Кто там?

Я начала стучать ногами:

– Это я.

– Я? Кто это?

– Я, Лоранс.

Она открыла. Я увидела ее синие глаза на взволнованном, слегка увядшем, нежном, очень бледном лице. Я ее чуть не сшибла с ног входя.

– Ты уже не узнаешь мой голос?

– Сначала поздоровайся. Не нервничай так… Что происходит? Ты знаешь, я не должна быть дома. Ты меня застала случайно.

Я ее слушала, едва сдерживаясь.

– Здравствуй, мама… Поцелуй в левую, потом в правую щеку. Затем я попыталась избежать ритуального осмотра. Она обхватывала мою голову руками и внимательно разглядывала лицо, чтобы определить мое настроение, как арбуз на рынке.

– Тебе нужен отдых, моя девочка. Ты устала. Я высвободилась из ее рук.

– Ох, мама…

– Ты груба, – сказал она. – Почему ты пришла? Чтобы обидеть меня или чтобы сделать мне приятное? Я тебе говорила: не приходи, не предупредив по телефону. Теперь я работаю в ювелирном магазине каждый день. Сегодня господин Берри занимается инвентаризацией.

У меня не хватало слов, я задыхалась от досады.

– Ладно, ладно… Твой шестой этаж меня доконал.

Прихожая была узкой, настоящий пенал.

– Хочешь чашку кофе? – спросила она.

– Даже две…

У меня пересохло в горле и душа изнывала от горя. Мы направились в кухню. Она остановилась и сказала:

– Ты всегда сердишься, если я не открываю в ту же секунду. В Париже следует быть осмотрительным. На третьем этаже опустошили квартиру. Вывезли все…

– Вывезли?

– Даже канарейку прихватили…

Я не могла больше сдерживаться.

– Обворовали? Но что можно украсть в этом доме?

Стоя по-прежнему в полутемном узком проходе, он догадалась:

– Ты плакала?

Броситься бы к ней, излить море слез на ее блузку, рыдая на ее груди, протягивая руку к носовому платку, как утопленница, голова которой все еще выступает из воды, к спасательному кругу. Плакать, чтобы утешили. Услышать, что я самая красивая, самая умная, самая достойная женщина в мире и что лишь неотесанный мужлан мог причинить мне зло. Мама обожала меня почти с религиозным фанатизмом. Я упивалась ее любовью. Будучи злым, неуклюжим подростком, я делала ей больно, но она всегда утешала меня. Я ревновала ее. Я не хотела, чтобы какой-то мужчина отнял у меня маму, и страдала, когда возвращался отец. Сегодня мама узнает, что ее несравненная замечательная дочь обманута.

– Скажи, что ты любишь меня, мама. Она сощурила глаза.

– Ты заболела?

Ее ласка, я нуждалась в ней, но я не принимала ее, когда она для меня была обременительной. Мама должна была проявлять открыто свою любовь только тогда, когда она мне была необходима.

– Тебя уволили?

– Нет.

– Беременна?

– Нет.

– Почему ты не в лицее?

– Директор отпустил меня на полдня, ему нужен был мой класс для экзамена на степень бакалавра. Я воспользовалась этим случаем, чтобы сделать кое-какие покупки.

– Ты ела? Нет, ничего! Глядя на тебя…

«Мама, я случайно наткнулась на Марка. Он прогуливался с девицей. Он мне изменяет». Мне хотелось все это сказать. Слова застряли в горле, я лишилась дара речи.

– Ну вот, ты, должно быть, голодна. Когда ты была ребенком, ты плакала, когда хотела есть.

– Возможно.

Я пошла за мамой. Сколько себя помню, мы ели на кухне. Наша социальная среда была неопределенной. Мы не принадлежали ни к рабочим, ни к буржуа, ни к интеллигенции. Мы страдали от постоянной нехватки денег. Очень часто я помогала маме приводить в порядок ее бюджет. Впервые в жизни я обедала в настоящей столовой у своей школьной подруги, когда я ходила в начальную школу. Смущаясь, подражая другим, я положила слегка накрахмаленную салфетку себе на колени. Я не смела смотреть на прислугу, она подносила блюдо каждому. Я не знала, как пользоваться столовыми приборами. Я зажала их в кулаке. Мать моей подружки воскликнула:

– Никогда не накладывают себе на тарелку одной рукой, малышка. Сервировочные приборы держат в обеих руках.

Я сильно покраснела и взяла вилкой несколько зеленых фасолин. Я заметила, что эти люди пили кофе из маленьких чашек в гостиной. Сидя, они держали блюдце, не роняя маленькую ложечку, и курили. «Значит, богатые обладают также и сноровкой». Я понимала, что мы другие, и одергивала маму, когда она накладывала себе салат одной рукой.