Барбара Виктор - Мозаика судеб

– Отсюда и все ваши несчастья.

– Какой смысл теперь, когда Питер умер, разбираться, кто из нас был прав, кто виноват. Что было не так в ту пору, когда мы были женаты.

– Возможно, покопавшись в этом, ты бы смогла понять, почему твоя дочь ушла от тебя, – заключил Паскаль.

– Если начать вспоминать обо всех изменах Пита. Если бы только раз или если бы только одна женщина. Это было невыносимое испытание моего терпения.

– Тогда и тебе следовало позаботиться о любовнике.

– Я так и поступила.

Брови у Паскаля поползли вверх от удивления:

– Ну и?..

– Питер все узнал.

Паскаль присвистнул.

– Американцы полные профаны в сексе. – В его голосе прозвучало сожаление. – Вы берете на себя обязательства, переспав с кем-нибудь, неважно, когда это случилось – пять лет или пять минут назад… Вы сразу же начинаете думать о том, что произойдет в будущем.

– Ты преувеличиваешь. Через пять минут после любовного акта я еще не думаю о будущем.

Она пыталась пошутить, но ее чувство собственного достоинства было задето.

Он примиряюще улыбнулся, словно прося прощения:

– Это всего лишь часть тех ложных надежд, что манят нас. Вряд ли стоит рассчитывать, что можно построить прочное будущее на основе так называемой любви. Невесомая материя, обманчивая…

Подобные взгляды не были Габриэле в диковинку, но чем дальше, тем больше ее угнетало нарочитое, вызывающее отделение чувств, эмоций от физиологического акта. Впрочем, так же, как и его равнодушие, прикрываемое фиговым листком философских рассуждений о сути жизни – в этой области Паскаль считал себя знатоком. Габриэлу раздражал и его ребяческий фанатизм – вся музыка, созданная не в эпоху барокко, не считалась музыкой, любая картина, не принадлежавшая кисти Живерни, объявлялась мазней… Если до сих пор она сдерживалась, не выражала протест против подобных, достаточно примитивных, воззрений, то только потому, что принимала Паскаля таким, каким он был. Он может исповедовать любые взгляды, Габриэла сама должна решить, продолжать ли встречаться с ним. Необходим ли он ей? Что толку переубеждать Паскаля, тем более устраивать сцены, если она с самого начала приняла его правила игры. Если честно, Габриэла приехала в Париж растерянная и опустошенная, после того как Дина решила остаться с отцом. Совместная работа с Паскалем, их тесное общение в свободное время отвлекали ее от тяжелых воспоминаний и дали возможность прийти в себя после разрыва с семьей.

– После коктейля вернешься?

– Уже будет слишком поздно, – ответил Паскаль.

– Завтра зайдешь? – поинтересовалась Габриэла.

– Завтра меня ждет кромешный ад. Дел по горло…

– Мы еще встретимся до отъезда?

– Если ты заглянешь в редакцию.

– Не знаю, смогу ли.

– Я позвоню тебе, – пообещал Паскаль.

Опять Габриэла опустила занавес и скрыла за ним свои чувства и переживания, решила, что им сейчас не время.

– Как долго ты собираешься пробыть в Америке? – напоследок спросил он.

– Не знаю, пока не решу, что делать с Диной.

– Если она будет по-прежнему холодна с тобой, скажи ей, что смерть не дает права на грубость, – посоветовал Паскаль.

– Манеры в этом вопросе не самое главное.

– Вот тут я позволю себе не согласиться с тобой. В любом деле самое важное – умение вести себя. Где ты остановишься? – поинтересовался Паскаль.

– У своих родителей.

Он чмокнул ее в щеку:

– Еще увидимся!

Когда Паскаль ушел, Габриэла испытала облегчение. В этот весенний день в Париже она не испытывала чувства потери, постигшей ее. Сейчас ее мысли занимало возвращение в Нью-Йорк и связанные с отъездом хлопоты – надо позаботиться о билете, сообщить в редакцию, поговорить с Клер, собрать вещи… На мгновение Габриэла замерла – ее появление в родных краях вряд ли можно будет назвать триумфальным возвращением, а ведь мысль о подобном завершении ее пребывания в Париже она так долго лелеяла в душе. Опять ее планы нарушены вмешательством извне, все идет наперекосяк, и ничего, кроме горечи, Габриэла не испытывала.

Солнечные лучи, проникшие через огромное – от пола до потолка – окно, затопили маленькую комнату. Дина Мэри Моллой с трудом приоткрыла один глаз – другому мешала подушка, – перевернулась на живот, сняла мужскую руку со своего плеча. Потом предусмотрительно отодвинулась на дальний край постели.

– Не вставай, – сонно пробормотал он.

Дина не ответила – еще в детстве она решила, что с утра слова следует поберечь, они понадобятся днем. Вместо ответа она накинула на него простыню, концы затянула на шее.