Эми Лорин - Сила и соблазн

Тина помогла Бет убрать кухню и отправилась в свою комнату распаковать вещи. Злость, которую она ощущала накануне, вернулась и безжалостно затерзала ее душу. Стараясь не хлопать ящиками стола, бормоча проклятия в адрес самонадеянных нахалов, которые выдавали себя за хозяев дома, используя чужие деньги, Тина сложила мелкие вещи в ящики туалетного столика и повесила несколько привезенных с собою платьев и юбок в единственный в комнате стенной шкаф.

Разобрав вещи, Тина задвинула чемодан и сумку под кровать и в нерешительности остановилась посреди комнаты. «Что дальше? – подумала она, проведя ладонями по бедрам, обтянутым дорогой хлопчатобумажной тканью. – Ты приехала отдыхать, верно?» И мысленно ответила на свой вопрос: «Так отдыхай».

С поникшими плечами она подошла к окну. Уныло отметив перемены, вызванные временем и вмешательством людей, она остановила взгляд на ажурной, выкрашенной в белый цвет железной скамейке под раскидистыми голыми ветвями дерева, которому, как она знала, было более ста лет.

Рядом со скамейкой проходила выложенная кирпичом дорожка, пролегавшая через весь сад. Дорожка существовала столько же, сколько Тина помнила себя. Изменилось только расположение розовых кустов и живых изгородей.

«Все как прежде и, однако, по-другому. Как и я сама, – подумала Тина угрюмо, отходя от окна. – Я та же Тина, которая спала в этой комнате, та же Тина, которая проводила дождливые дни в мечтах, сидя у этого окна. И в то же время я другая Тина, взрослая, зрелая женщина, с тяжелым бракоразводным процессом в прошлом».

Тина быстро пересекла комнату. Схватив замшевый жакет с кровати, она вышла из комнаты и сбежала по лестнице. Лишь на мгновение она приостановилась и заглянула в гостиную. Не обнаружив там Бет, она вышла из дома, надеясь, что быстрая ходьба остудит вновь сжигавший ее гнев.

Быстрым ритмичным шагом Тина обошла улицы, заново знакомясь с родным городом. Под ногами шуршали листья, такие же серые и безжизненные, как ее воспоминания. Усилием воли сохраняя на лице маску полного спокойствия, внутренне Тина опять кипела яростью.

Она во всем винила Дирка. Во всем, что случилось с ней после смерти отца, был виноват Дирк. Тина раздраженно засунула замерзшие руки в карманы. Во всяком случае, во всем плохом, что случилось с ней, – так будет точнее. Даже ее развод – и тот на совести Дирка!

Выйдя на причудливую старинную аллею Вашингтон-стрит, Тина замедлила шаг. Тяжело дыша, она брела по аллее, заглядывая в витрины магазинов, но ничего не замечая. На пути ей попалось кафе: миновав его, она потом вернулась и вошла внутрь.

Сидя за чашкой кофе, которого на самом деле ей вовсе не хотелось, Тина оставалась равнодушной к очарованию викторианского убранства помещения; она проклинала в душе единственного человека на земле, державшего в своих руках все ее будущее. Задумчиво отхлебывая темный напиток, она обдумывала, как ей освободить из-под его железного контроля то, что по праву принадлежит ей, – ее собственные деньги и ее собственную жизнь.

Отвергнув один за другим все способы, промелькнувшие в ее усталой голове, Тина заплатила за кофе и вышла.

Солнце уже отбрасывало на землю длинные тени, но оставалось еще одно место, которое она хотела навестить до возвращения домой.

Уже не торопясь, Тина покрыла небольшое расстояние от аллеи до пляжа. И здесь, стоя на песке, она устремила взгляд на вечно волнующийся океан и забыла обо всем.

– Он заставляет почувствовать свое ничтожество, не так ли! Океан?

При звуке этого столь знакомого голоса Тина, пораженная, обернулась.

Совсем близко от нее, у парапета набережной, стоял Дирк Тэнджер – золотистые волосы взлохмачены ветром, голубые глаза сверкают от удовольствия, на губах усмешка. Такой потрясающе привлекательный, мужественный, более чем готовый ко всему.

– Привет, столичная штучка, – мягко произнес он. – В трущобы потянуло?

Потрясенная, ошеломленная видом Дирка, беззаботно прислонившегося к парапету, Тина с изумлением уставилась на него. Откуда, черт возьми, он появился?

– Ничего подобного. – Когда Тина наконец ответила на его «шпильку», порадовалась той небрежности, которая, как она надеялась, прозвучала в ее тоне; внутренне же она дрожала, как осенний лист. – Могу я спросить, что ты сам здесь делаешь?

– Можешь. – Лениво улыбаясь, Дирк оторвал свое обманчиво худощавое тело от скалы. – Я могу даже тебе ответить. – Он сверкнул белыми зубами на загорелом лице, улыбнувшись еще шире. – За кружкой пива, – добавил он с вызовом.