Фиона Вуд - Дикая жизнь

Я как можно подробнее рассказываю им о маршрутах, по которым особенно любит бегать Майкл. Двое учителей, одетых в ботинки и светоотражающие куртки, вооружившись фонариками, спутниковыми телефонами и оптимизмом, направляются по тропе к Парадизо. Полиция пойдет по тропе Холодного ручья. Бригада спасателей освободится через пару часов и приступит к поискам вдоль тропы на Хартсфилд, начнет от него и будет двигаться к территории лагеря.

Мы с Сибиллой просили разрешить нам помочь, но нам не дали. Сибилла плачет.

Для беспокойства есть все основания. Достаточно пятнадцати минут бега в любом направлении, чтобы начались по-настоящему дикие места – с каменистыми осыпями, утесами, рыхлыми породами и узкими тропами. Под выстрел можно и не попасть, но если удастся избежать в темноте коварных осыпающихся под ногами склонов – считай, тебе повезло. В дождь все вокруг становится скользким, и это наверняка заставит Майкла сбавить темп и немного охладит. Может, это даже к лучшему. Добрый знак.

Под мощный раскат грома, от которого трясутся стекла в окнах, поисковые группы отбывают.

Кажется, проходит несколько часов, но нет: всего лишь второй час ночи. Кто-то приносит нам горячий шоколад. Сибилла все еще плачет, что немного раздражает, и в то же время я ее прекрасно понимаю.

Мне видится Майкл – упавший, искалеченный, одинокий.

Береги себя. Береги себя. Береги себя.

Нам разрешено подождать. Родители Майкла будут здесь через два часа.

Зачем Холли так сделала?

И почему я не додумалась отреагировать так, как посоветовала Лу? Все сразу удалось бы обратить в шутку. Почему я вечно торможу или зависаю как раз в те моменты, когда соображать надо молниеносно? Я застыла. В голове крутится одно и то же: как я отвергла его. Я знаю, что увидел Майкл – мою гримасу «фу-у, бе-е». Выражение брезгливости, антипатии, отвращения. Вот какое лицо я показала своему давнему другу. Поэтому он и сбежал весь белый, прямо в холодные пустые объятия мрачной ночи.

В меня просачивается страх. Не умирай. Пожалуйста, вернись живой и невредимый.

Разреши мне извиниться. Пожалуйста, разреши извиниться перед тобой.

Я ненавижу себя, даже сейчас я думаю только о собственном комфорте. Мне и вправду полегчает, если я смогу извиниться. Я тебе не друг, Майкл. Но если мне будет позволено извиниться, я сделаю это искренне, от всего сердца и больше никогда не обижу тебя.

Слезы все льются и льются. Любовь, жалость и презрение к себе, раскаяние, надежда, – все они вытекают из моего полного сожалений сердца.

Я рывком поднимаюсь на диване в кабинете доктора Квонг, который превратили в штаб чрезвычайного происшествия. Молнии, как из фильма ужасов, озаряют вид за окном.

Лу качает головой – нет, ничего нового. С неба доносится раскат грома, и мою сонливость снимает как рукой.

Чем хороша наша учительница рисования, мисс Боттрелл, так это техникой старой школы. Может, концептуальное искусство и не отнесешь к ее сильным сторонам, но в теории цвета она рубит как никто. Такие вещи сейчас не в моде, креативными их не особо считают, но мне нравится их знать.

Она учила нас одному упражнению. Держала апельсин перед большим листом белой бумаги для рисования и приговаривала: «Смотрим, смотрим. Продолжаем смотреть. Смотрим, не отвлекаемся». А через пару минут она убирала апельсин. «Продолжаем смотреть на бумагу. Что мы видим?» Те из нас, кто старательно таращились на апельсин, увидели яркое синее пятно – отсутствие апельсина. Противоположность апельсину. Анти-апельсин.

И вот теперь, когда Холли отошла в сторону, я вижу противоположность подруги, анти-подругу на том самом месте, где она стояла все эти годы. А еще вижу инфантильность в том, как я стеснялась Майкла. Он не тот, с кем общаются, когда больше не с кем, не шизик, за которым время от времени нужен присмотр. Он не просто напоминание о детстве и его пережиток. Он умный. Он знает себя. И меня. Он всегда был мне другом, несмотря на всю неопределенность и непостоянство моего отношения к нему.

Лу тоже там, в блестящем синем пятне. Друг, которому хватает смелости говорить правду, – совсем не то, что «честность» Холли.

( позже )

Ночь ничего не приносит.

Сейчас половина четвертого утра, подъезжает машина. Родители Майкла.

Не вполне понимаю, почему Сибилле и мне разрешили остаться здесь. Может, чтобы показать его родителям, что Майкл прекрасно проводил время в лагере «Катастрофа»: вот, пожалуйста, у него даже появились две симпатичные, неравнодушные подружки.