Елена Колина: Личное дело Кати К.

Я поймала Кисин взгляд – она сидела напротив меня с надменным лицом и мешала мне жить, любить и веселиться. Дима делал вид, что он не с нами, – ему всегда кажется, что если он закроет глаза руками, то мир его не заметит. Но я не такая – я не собираюсь не замечать Кису. Кончилось мое педагогическое терпение! Пусть только Дима уйдет, я ей все покажу! А пока не буду обращать внимания, а буду как ни в чем не бывало продолжать счастливый семейный завтрак.

– Знаешь что? Мне очень срочно нужно кое-что тебе сообщить, – обратилась я к Диме. – У нас дикий нечеловеческий холод! Давай поставим стеклопакеты.

– Стеклопакеты? Ни за что, – ответил Дима. – Шестнадцать градусов – это не холодно.

Я не возразила, только бросилась в прихожую, принесла детскую мутоновую ушанку, завязала уши, задрожала и защелкала зубами – вот видишь, как холодно!

– Не дрожи, – примирительно сказал Дима. – Я ненавижу стеклопакеты! Лучше я заклею окна.

– Мы не в средневековье, чтобы запихивать в окна газету и капроновые чулки! – рассердилась я. – Посмотри, разве у людей из окон торчат капроновые чулки?

Я подошла к окну с целью злобно пересчитать соседские стеклопакеты.

Наш дом – модерн начала века. Самый красивый дом на Петроградской стороне, в Питере, в России, в мире, во Вселенной. Из окна виден внутренний двор и вход в следующий проходной двор. В нашем доме таких проходных дворов семнадцать.

У подъездов на цепях качаются старинные фонари, они блокаду выдержали, на них снег падает так красиво или дождь – Питер…

…Вообще-то Дима прав – больнично-белые пластиковые нашлепки стеклопакетов на бедных старых стенах похожи на забинтованные раны. Некрасиво, безвкусно, фу!..

Пришлось снять ушанку и перестать щелкать зубами.

– Хорошо, я согласна с газетой и капроновыми чулками, – сказала я. – Купить тебе колготки для заклейки окон?

Колготки я куплю черные, прозрачные, 40 ден, с поддерживающим эффектом. Несколько пар 70 ден, на мороз. В трудные минуты можно будет вытаскивать колготки из окон.

– Когда ты заклеишь окна, когда, когда, когда? – спросила я. – Завтра? Лучше сегодня! Давай вечером, а?..

…Еще куплю несколько пар цвета загара, к юбке, – тогда, может быть, получится протянуть до весны.

– Не волнуйся, заклею, – обнадеживающе произнес Дима. – Заклейка окон у меня в плане на май.

Я уже достаточно его знаю, чтобы понять – он говорит совершенно серьезно. Диме всегда кажется, что все на свете может еще немного подождать. Его пациентам повезло, что он невропатолог, а не хирург, а то бы он их всех разрезал летом, а зашил к Новому году. Но заклейка окон не может так долго ждать, ведь в мае уже тепло и мне не понадобятся колготки…

Я вышла в прихожую проводить Диму. Когда мы только поженились, я почему-то думала, что в выходные мы все вместе будем ходить в Эрмитаж, в филармонию, ездить за город собирать листья или лепить снежную бабу, но не тут-то было – по субботам и воскресеньям Дима часто работает и всегда играет в теннис.

– Да… так о чем ты хотел со мной поговорить? – вспомнила я.

– Я?.. – рассеянно переспросил Дима. – Я хотел тебя спросить, может, нам лучше расстаться?

– Что?.. Что? – прошептала я. – Ты… я…

– Все плохо… Ты очень скоро меня разлюбишь, – с печальным удовольствием произнес Дима, взял теннисную сумку и ракетку и начал продвигаться к выходу, – мы с Кисой портим тебе жизнь…

– Нет! Нет! Что ты! Я ни в коем случае не разлюблю!.. – уверяла я. – Вы не портите, а наоборот, очень-очень украшаете, особенно Киса…

Дима пощупал мне пульс.

– Что-то частит… нет ли у тебя вегетативной дисфункции?.. – озабоченно сказал он, вздохнул на прощание и ушел играть в теннис.

Ну почему, почему, почему?! Ну, противная Кисища, берегись!

Киса сидела у себя, уткнувшись в учебник истории, а под учебник у нее была подложена книжка – думаю, что-нибудь вроде «Техники орального секса для школьников среднего и старшего возраста». На столе валялись сочинения, которые я писала для Кисы, – одно про Раскольникова, другое по «Мертвым душам».

Я не стала говорить Кисе: «Я так хочу стать тебе матерью». Какая может быть мать, если она выше меня в два раза. И в четыре раза худее.

Я не стала говорить Кисе: «Я хочу стать тебе другом». Мы уже два месяца были друзьями, а друзья так не поступают, чтобы без всякого объяснения причин перестать дружить.

Я не стала говорить Кисе, что она дорога мне как Димина дочь и тому подобную ерунду. Это заведомая неправда, – ни один человек не может быть мне дорог, как чей-то родственник или знакомый.