Памела Кент - Шанс Гидеона

– Путь свободен, – объявила она.

Но не успела Ким повернуть за угол в главный коридор, как тут же убедилась, что путь был далеко не свободен. Ее поджидал, задумчиво куря сигарету, сам Гидеон Фейбер. Ким только заметила, что он выглядит чрезвычайно импозантно в темном смокинге и что его каштановые волосы, расчесанные до блеска, чуть пламенеют при свете бра, под которым он стоял, и ее тут же обуял неподдельный ужас.

В первый же вечер она провинилась, нарушив его строгие инструкции. А ведь он ее предупреждал… Ким прижала руку ко рту, словно испуганный ребенок, и ждала, что на ее голову вот-вот обрушится хозяйский гнев.

Но Гидеон Фейбер стоял, оглядывая ее с ног до головы безучастными серыми глазами, а потом вдруг повернулся на каблуках и зашагал по коридору. Единственное, что ей оставалось – последовать за ним.

– С минуты на минуту Пиблз ударит в гонг, – сообщил он. – Полагаю, вы не откажетесь от рюмочки хереса перед обедом.

На следующее утро Ким проснулась и обнаружила, что комната залита солнечным светом. Горничная, которая вчера вечером раскладывала ее вещи, уже успела раздвинуть шторы и с улыбкой показывала на поднос с чаем возле кровати. Ким поборола дурман необычайно реалистичного сна и поблагодарила девушку короткой улыбкой.

Все-таки жизнь в Мертон-Холле имела и приятные стороны. И ей предстояло провести здесь ближайшие полгода, если удастся продержаться так долго.

Потягивая чай, она попыталась припомнить свой сон. Ей приснилось что-то, связанное с Гидеоном Фейбером, который был раздражен и счел нужным отчитать ее за какой-то проступок. Она совсем сникла под его холодным взглядом, а он вдруг протянул портсигар и предложил сигарету. К ее удивлению, он даже при этом улыбнулся. У него была очаровательная улыбка, совсем как у его матери, если не считать, что зубы у него оказались белыми и на редкость ровными но, даже когда он улыбался, суровость не покидала его лица.

– Мне придется вас уволить, мисс Ловатт, – произнес он во сне. – Вы не подходите… совершенно не подходите!

Самое странное, что вчера вечером он ничего подобного не произносил. Даже словом не обмолвился о ее непослушании. Она спустилась с ним в гостиную, и он налил ей бокал легкого хереса, а затем прислонился к каминной полке и уставился в пустоту. Тем временем тишина в комнате становилась такой глубокой, что Ким даже забеспокоилась, как ей пережить обед, если хозяин не делает никаких попыток завязать хотя бы легкую беседу, а больше не было никого, кто смог бы нарушить гнетущее молчание.

Пару раз она совсем было собралась извиниться… попытаться дать объяснение. Но слова отчего-то не шли с губ, а от его молчаливого неудовольствия она почти впала в оцепенение.

Единственное, что ей осталось, решила она, утром принять от него обратный билет. Она напишет ему короткую записку, упакует вещи и выставит их в холл к раннему часу, и если он пожелает, то сможет больше не поддерживать с ней никаких контактов. Агентство организует ей замену, а она, в свою очередь, пошлет еще одну короткую записку миссис Фейбер со словами сожаления, что их знакомство оказалось столь кратким. На этом можно будет поставить точку.

Трусливый поступок, конечно, – ей хотя бы следовало извиниться перед Гидеоном Фейбером. Он с самого начала высказался совершенно ясно. Она была слишком мягка, слишком слаба и чересчур боязлива, чтобы защитить даже себя.

Но за обедом он не просто удивил ее, а поразил. Начал говорить обо всем на свете: от современных книг, пьес и направлений в искусстве до собак и деревенской жизни. Между супом и рыбным блюдом он рассказал, что у его матери есть мопс по кличке Джессика, чудовищно перекормленное животное с исключительно скверным характером. От Джессики он перешел к Макензи, и Ким узнала, что Макензи праправнук Бутс, и что мистер Фейбер намеревается приобрести еще одного кокера для компании щенку и для продолжения породы. А еще ему нравятся лабрадоры и охотничьи собаки, но сам он не стреляет и не охотится, и вообще не одобряет кровавых видов спорта.

Ким поразило красноречие, с каким он говорил об охоте на лис. Его тонкие пальцы сомкнулись на ножке бокала с вином, и ей казалось, стекло треснет, когда он рассказывал о ежегодном сборе охотников, который проходил здесь до того, как его отец приобрел Мертон-Холл. Но с приходом отца все стало по-другому.

– Мой отец был труженик… он всю жизнь много работал, – говорил мистер Фейбер, придавая своим словам особое значение. – Он верил, как и я, что все должно даваться трудом… Ничего нельзя получать даром. Труд – это своего рода оправдание, после которого у человека появляется право наслаждаться полученным.