Абигайль Кейси - Лабиринты ревности

— Ты мне его покажешь?

— Если доживем.

— А есть какой-нибудь миф покруче циклоповой пещеры и звериного лабиринта?

— Сладкоголосый Орфей едва не вывел свою любимую Эвридику из царства мертвых. Не хватило несколько шагов.

— Почему?

— Видишь ли, потусторонние владыки в качестве гонорара за сольный концерт этой древнегреческой звезды дали согласие на возвращение покойной супруги маэстро, но выдвинули…

Малыш вдруг замолчал на полуслове.

— Нашел? — спросила тихо Малышка, отрываясь на мгновение от прощупывания очередного уступа ближней стены.

— Пока нет.

— Аналогично… — Малышка возобновила работу немеющих пальцев. — Так что там выдвинули потусторонние владыки?

— Всего два условия. Во-первых, чтобы Орфей до границы, отделяющей царство мертвых от мира живых, ни разу не обернулся. Во-вторых, чтобы не произнес ни словечка.

— Что же помешало ему исполнить такие простые условия?

— Музыкант, человек искусства… Вдохновение к таким людям приходит когда угодно и где угодно. Скорее всего, он начал на ходу придумывать новую мелодию. Сочинил какой-нибудь очередной шедевр. А в таком состоянии всегда хочется с кем-нибудь поделиться.

— Бедная Эвридика.

— Но, в отличие от нас с тобой, она была уже мертва. А Орфей-то все равно выбрался живехоньким. Это гораздо позже фурии порвали его на мелкие части.

— За что?

— За мюзикл о любви Зевса к дойной корове.

— К кому-у?

— Ну втюрился верховный бог по самую молнию в смертную женщину, а та ему отказала.

— Насильно мил не будешь.

— Но Зевс считал иначе. Он превратил недотрогу в корову… А коровы, как известно, жеманничать не умеют…

— Тьфу… Зоофилия какая-то. Малыш, хватит об античном сексе, расскажи лучше что-нибудь еще про спасение из пещер.

— Кто-то из героев однажды заблудился в самой грандиозной пещере, соединяющей южную и северную части Греции…

— И выбрался наружу?

— Да, тот-не-помню-кто спасся очень оригинальным способом. Кстати, у этого героя тоже не было ни огня, ни еды.

— И что он придумал?

— Шарил вот так же в полной темноте, как мы, и наткнулся…

— На выход?

— Нет, на спящую лисицу.

— И она цапнула его за палец?

— Нет, наоборот, он ухватил ее за хвост и заорал как оглашенный. Испуганная лисица дунула из пещеры только ей известным путем, ну а герой, держась за хвост, выбрался на свободу.

— Ты же сам сказал, что в этой пещере никто не обитает.

— Но тот-не-помню-кто выбирался не из нашего индейского лабиринта.

— Нас, Малыш, тоже, наверное, быстро забудут? Глупая, доверчивая жена старшего сержанта и не менее глупый и доверчивый муж повелительницы летучих мышей.

— А мы будем являться к ним во снах мертвым укором.

— Нет, лучше предстать отощавшими, но живыми. Выползти на карачках, выбраться на зубах, но доказать им…

— Что именно?

— Их неправоту.

— Во-первых, таким доказывать что-либо бесполезно. А во-вторых, им будет досадно лишь в одном случае… Если они узнают, что мы с тобой не погибли, а даже наоборот, обрели такое взаимное чувство, какое им и не снилось…

— Точно, вот это будет месть!

— И еще, если мы выберемся из этого проклятого лабиринта, я заменю древнегреческий словарь на легенды индейцев Северной Америки.

— Почему?

— Во-первых, и моя ревнивица, и твой мизантроп действовали под влиянием истории о наказании неверных жен племенем Больших Медведей. Во-вторых, мы встретились благодаря этому языческому сказанию.

— Что верно, то верно. Думаю, Малыш, без лабиринта ревности нам бы никогда не посчастливилось встретиться. Ты так далек от морской пехоты, а я — от дизайна унитазов… А ты мне подаришь золотой медальон?

— Никогда.

— Почему.

— Дурная примета.

И снова пара, обрученная тьмой, прекратила диалог.

По мере удаления друг от друга общаться становилось не совсем удобно, а на крик уже не оставалось ни сил, ни желания.

Малышу начало казаться, что его затея с пещерным обыском полностью провалилась.

Вдруг мрачную тишину прорезал женский крик:

— Нашла!

— Что?

— Не знаю — круглое, холодное и рельефное.

— Только не страгивай с места.

— Разве я похожа на дуру, которой надо повторять дважды?

— Абсолютно непохожа.

— Так давай быстрей сюда.

— Ты где?

— Здесь! Ого, а эта штуковина, оказывается, с цепочкой — гладкой-прегладкой, но тонкой.