Элизабет Огест: Свадьба О'Малли

— Что случилось с Синим Громом?

— Он состарился, и, поскольку, кроме тебя, никто не мог его оседлать…

Вольф оттолкнул от себя стул, аппетит у него пропал.

— Отец избавился от него? — крикнул он во все горло. — Кэтрин, конечно, была счастлива!

Вольф выскочил в холл. Сарита быстро вышла за ним. А она-то уже готова была поверить, что он способен думать о чем-то или о ком-то другом, кроме своей ненависти к Кэтрин. Наивная!

Сарита подошла к Вольфу и взяла его за руку.

— Никто от Синего Грома не избавлялся, мы с дедушкой взяли его к себе. И сейчас он в каньоне наслаждается старостью и покоем. — Чувствуя, что Вольф вздохнул с облегчением, Сарита сунула руки в карманы джинсов и сделала шаг назад. — Синий Гром будет рад тебе.

— Ты взяла его? — как будто все еще не веря своим ушам, спросил он. — Луис всегда жаловался на его нрав, ведь Гром кусал тебя.

— Гром очень нервный, таких лошадей много, и мой дедуля понимал это. Что же касается укусов, то мы с Громом помирились.

Подошел Луис.

— Спасибо, что вы не дали убить его.

— Сариту благодари, — отозвался старик. — Я, конечно, тоже не люблю, когда убивают лошадей, но человек в моем положении вынужден быть практичным. Содержать лошадь — дорогое удовольствие. Сарита сказала, что оплатит содержание, и дала ясно понять, что мне лучше не сопротивляться.

Вольф взглянул на Сариту: нет, эта женщина загадочнее, чем китайская головоломка.

— Но почему?

Сарита пожала плечами.

— Не знаю. Может, из благодарности к тебе и к нему за то, что нашли меня тогда. — Не дожидаясь продолжения спора, Сарита повернула в сторону кухни. — Будем надеяться, ужин еще не остыл.

Вольф устало улыбнулся.

— Спасибо вам за все. Я возмещу все ваши расходы.

Сарита нахмурилась.

— Только не думай, что я простила тебе ту лекцию.

Вольф тряхнул головой.

— Ты просто как колючая проволока, в тебе нет женственности.

— Это потому, что ее воспитывали мужчины, — сказал Луис, входя в кухню. — Некому было научить ее мягкости, женственности.

— Когда захочу, буду и женственной, и мягкой, — отрезала Сарита. Заметив скептические взгляды мужчин, она взяла тарелку и стакан: — Я буду есть на веранде, — и, не оборачиваясь, направилась к передней двери.

Сев в кресло-качалку, Сарита положила ноги на перекладину. Значит, если она никогда не умела кокетничать и не изображала из себя хрупкую и беззащитную, то не была женственной?

У нее за спиной открылась дверь, но Сарита не обернулась.

— Прости, что разозлил тебя, — сказал Вольф. Он подошел и встал перед ней. — Мы слишком легко раним друг друга.

Она подняла на него глаза — на его лице было написано честное раскаяние.

— Не понимаю, — проговорила Сарита, — чего ты все время выясняешь? Зачем я взяла Грома или почему пришла на твою могилу? Как будто нам все еще четырнадцать! Ну да, я поступила плохо, когда не поблагодарила тебя за мое спасение в тот день. Что касается Синего Грома, то твоя мачеха хотела избавиться от него и мне не терпелось ей насолить.

Сарита говорила, зная, что это неправда. Она спасла Синего Грома, потому что он много значил для Вольфа. И на могилу Вольфа она ходила, потому что скучала. Это было неразумно, но это была правда.

Вольф заметил, что Сарита все еще огорчена, и подумал, что, пожалуй, погорячился насчет женственности. Что ни говори, а она все же спасла ему коня.

— Насколько я помню, ты неплохо выглядишь в платье.

От неожиданности Сарита в упор взглянула на него, и Вольф смутился, что доставило ей легкое удовольствие.

— Это моя попытка к примирению, — ответил он на вопрос в ее глазах.

Удовольствие растаяло. Значит, он не собирался сказать ей комплимент?

— Ты полагаешь, это возможно? — сухо спросила она.

— Не знаю. Не исключено, что твой дед прав, когда говорит, что мы прирожденные антагонисты. Но почему бы не попробовать? — Он протянул ей руку. — Помиримся?

Она никогда не испытывала особой радости от его общества, но мысль о примирении ей понравилась.

— Боюсь, попытка будет тщетной, но рискнуть стоит. Из этого может выйти что-нибудь интересное.

Он взял ее руку в свою, и его прикосновение обожгло ее, словно огонь.

— У тебя температура? — спросила она, встала и, отставив тарелку, положила свободную руку ему на лоб. Температура была нормальной. — Вроде нет. — Она убрала руку и смущенно нахмурилась. — У тебя рука очень горячая.

— Это нервное. Мирное соглашение между нами потрясет кого угодно, — сострил он.