Оливия Уэдсли: Жажда любви

— Только ничтожной, а не хуже? — с горечью сказал Жюльен. — Неужели вы думаете, что я другого мнения? Неужели вы не понимаете, что меня сводит с ума мысль о том, что вы должны были обо мне думать еще в тюрьме? Ведь вы не истеричка и не мечтательница; вы, конечно, здраво смотрели на наши отношения и осуждали мое молчание. Неужели можно верить в любовь человека, настолько подлого, что он не желает рисковать даже своею подписью и проявляет черную неблагодарность по отношению к той, которая пожертвовала для него всем? А вы знали, что я благоденствую за счет вашего счастья и вашей свободы. Как вы должны были презирать и ненавидеть меня!..

— Нет, я знала, что вы все-таки мой, и это спасло меня, — в неудержимом порыве воскликнула Сара.

Его лицо преобразилось.

— Я — ваш, Сара?

— Я это всегда знала и знаю…

— Вы не можете так думать, Сара, это невозможно, — прошептал он, закрывая лицо руками.

Она что-то прошептала в ответ, и он упал к ее ногам, пряча свое лицо в ее коленях.

До нее доносились бессвязные, прерываемые рыданиями слова, а жгучие слезы, проникая сквозь легкую ткань платья, жгли ее ноги.

Не отдавая себе отчета в том, что она делает и какое чувство побуждает ее так делать, она склонилась к нему в страстном порыве, потрясенная его близостью, с единственным желанием утешить его.

— Не надо, Жюльен, не надо…

Но ее слова потонули в потоке его отчаянных признаний и мольбы о прощении.

— Я всегда молился на вас… всегда… ваши страдания ради меня… но ведь я тоже страдал… Какое унижение знать, что вы расплатились за меня… за меня, который готов был носить вас на руках… Ничто не изгладит этого года тюрьмы… Из-за меня… Знойное солнце Африки свело меня с ума… но я клянусь, что никогда не любил ее… Только вас, одну вас… Мною руководила дикая злоба против вас, себя, всего на свете… А когда я вспоминал прошлое, то был близок к самоубийству — так это меня потрясало. Ваш образ вставал передо мной, ваши движения, ваши губы, ваши поцелуи, то, как вы откидывались в кресле, чтобы дать мне прижаться губами к вашей шейке… я обезумел, думая и мечтая об этом… А потом наша встреча… вы не сможете простить меня, даже если бы захотели, — ни одна женщина не в состоянии этого сделать…

Он поднял к ней свое искаженное лицо, по которому текли слезы.

— Сара, не прогоняйте меня. Вы только что сказали, что я — ваш. О, если бы вы знали, сколько любви, отчаяния и горя таится в моем сердце! Не я отплатил низостью за год, который вы принесли мне в жертву, — не я, не я, не тот, кого вы называете своим! Вдали от вас я — жалкое ничтожество! Спасите меня, верните меня к жизни, не отнимайте у меня вашей любви, любимая, любимая!

Она не отвечала, прислушиваясь к внутреннему порыву, который бросал ее в его объятия; она даже не двигалась и только смотрела на него.

Но он не понял ее; его лицо изменилось; он встал, тяжело опираясь на ручку кресла.

— Я так и знал. Вы не можете. Ни одна женщина не могла бы… Я этого не стою…

Сара все смотрела на него. Последние лучи солнца играли в его светлых кудрях, резко обрисовывая линию щек и властного рта, в котором было все-таки что-то детское.

Он низко поклонился ей и направился к выходу. Еще мгновение, и он уйдет не только из этого сада, но и из ее жизни…

Она бросилась вслед за ним напрямик, по шуршащей под ее ногами траве. Он шел, не оборачиваясь, она попыталась окликнуть его, — ее голос не повиновался ей.

Внезапно он обернулся… и увидел ее.

Она бросилась к нему, обвила его своими руками и прижалась к нему в страстном порыве.

— Я — твоя, — шептали ее губы.

Он глядел на нее с выражением бесконечной скорби; она не вынесла этого взгляда и притянула к себе его голову.

— Поцелуй меня, Жюльен, любимый мой…

Он побледнел; его глаза, устремленные на ее лицо, горели любовью и жгли, как страстная ласка.

— По-настоящему! — снова прошептала она, еще крепче обвивая его своими руками. Летний вечер распростер над ними свои безмятежные крылья.

— Ты снова полюбишь меня?

Губы Жюльена были совсем близко к ее губам, и она чувствовала его дыхание.

— Да когда же ты, наконец, поймешь, что это не «снова», что я никогда, никогда не переставала любить тебя? — засмеялась она в ответ. — Прошлое умерло. Настоящее и будущее принадлежит нам. Не будем говорить о «жертвах», будем говорить о нашей любви… Или… — она взглянула на него со страстным нетерпением, — или, и это самое лучшее, не будем говорить вовсе!..