Борис Бедный: Девчата

– А мы и есть взрослые, – немного обиженно отозвался Илья. – Хочешь, пойдем завтра и поженимся – и никто нам слова поперек не скажет.

– Ну и семейка получится: Илюшка –¦ муж, Тоська – жена… Умереть со смеху можно!

– Глупая ты еще… – нежно сказал Илья.

– Вот моду взяли: как что не по-ихнему – так дурочкой обзывают. И мама-Вера, и ты… Поищи себе умную!

– Да я ж любя… С тобой все время как на экзамене. Ох и трудная ты!

.– Пойди легкую поищи!

– А мне как раз такая, как ты, и нужна.

– Тогда терпи! – посоветовала Тося.

Илья попытался обнять ее. Она ужом выскользнула из его рук.

– Ишь моду взял! Руки!

– То-ось?..

– Сиди смирно и любуйся моей красотой! Тося хмыкнула, торжествуя полную свою победу. Илья вновь попробовал поцеловать ее.

– Ох и агрессор ты, Илюшка! – сказала Тося, высвобождаясь из его объятий,

– Ну хоть так-то можно? – с великой надеждой в голосе спросил Илья и неуверенно положил руку на Тосино плечо..

Тося подумала-подумала и милостиво разрешила:

– Так можно…

Затаив дыхание слушала Надя их горячий шепот и веселую возню.

Ближний сугроб напитался полой водой, и капли стали тенькать. Сначала каждая капля звенела в свой колокольчик и не догадывалась слиться с соседней каплей. А потом в толще сугроба чисто и певуче пропела струйка, и в соседнем сугробе ей сейчас же отозвалась другая. Они послушали друг дружку, примолкли, и вдруг под спудом снега, пробуя голос, на милом детском языке несмело залопотал первый ручеек. Он тут же замер, придавленный осевшим сугробом, но через минуту зажурчал уже чуть погромче. И снова затих.

Казалось, молодая, только что рожденная из талого снега вода все силилась и никак не могла припомнить, как вела она себя в прежних жидких своих существованиях, еще до того, как стать снегом, когда она низвергалась с заоблачной выси в ливнях, кипела в родниках, пересчитывала камни на перекатах, лениво струилась в степных реках, клокотала в турбинах электростанций, сонно плескалась в озерах, поила потрескавшуюся от засухи землю в оросительных каналах, ревела в морских Ураганах, винтом вздымалась к нему в смерчах и тайфунах, тяжко била в далекий коралловый берег крутой океанской волной…

– Тоже мне, любовь называется! – разочарованно сказал Илья. – Ребята уже невесть что про нас болтают, а я тебя и не целовал ни разу… Узнают – засмеют!

– Чихала я на твоих ребят, – отозвалась Тося.

– И на меня?

– Снова начинаешь, да? – пристыдила Тося. – Ох уж эти мне мужики! Неужели ты без этого самого поцелуя никак не можешь обойтись? Так-таки не можешь? Ты только не притворяйся!

– Чудачка ты! – удивился Илья. – А зачем обходиться?

Тося замялась:

– Все вокруг целуются – так и мы давай наперегонки! Так, что ли, по-твоему?

– Ну конечно! – обрадовался Илья. – А как же иначе? Что-то я тебя не пойму…

– А мы вот давай… не будем, – нетвердо предложила Тося, сама не зная, чего она хочет.

– Придумала!.. – разочарованно буркнул Илья.

– Так ведь страшно же! – доверчиво призналась Тося. – Были чужие, а теперь ни с того ни с сего…

Илья молча снял руку с Тосиного плеча и отодвинулся от нее.

– Уже обиделся? Ох и личность ты!.. Ну ладно, так и быть…

Тося повернулась боком к Илье, зажмурилась и ткнула себя пальцем в щеку, показывая, куда целовать. Илья осторожно коснулся губами ее щеки и вопросительно посмотрел на Тосю. Она все еще сидела с закрытыми глазами: то ли переживала первый свой поцелуй, то ли ждала еще чего-то. Илья решительно обнял Тосю, крепко поцеловал ее в губы и тут же предусмотрительно отшатнулся, предвидя неминуемый нагоняй.

А Тося вдруг засмеялась. Всего ожидал от нее Илья, но лишь не этого смеха, обидного для мужского его самолюбия.

– Чего ты? – хмуро спросил он. Тося замотала головой.

– Не скажу… Никогда не скажу! И не упрашивай. Илья придвинулся к ней:

– Ну, Тось?

– Да стыдно про такое говорить…

– Так ведь мне же, не кому-нибудь.

– Знаешь… я раньше все думала: и как это люди целуются, ведь носы должны мешать… А теперь вижу: ничуть они не мешают!

– Вот детсад! – изумился Илья.

Ему и смешно было немного, что Тося, при всей своей бойкости, на проверку оказалась такой зеленой, и мужскому самолюбию его льстило, что он у нее самый первый, первей некуда, и в то же время Илья как бы укор себе почувствовал в этом Тосином признании. Его кольнула вдруг непривычная, совсем еще не обжитая им зависть к Тосе, к тому, что она только-только начинает взрослую свою жизнь, а он уже поколесил, поколобродил в этой жизни больше, чем надо. Собственная опытность, которой раньше он всегда гордился, обернулась теперь для Ильи грязной своей стороной.