Эльмира Нетесова - Любимые не умирают

Что верно, то правда, не соврала Катька. Врубила всем! — сказал конюх.

Колдун лесник! Это он натравил медведей на мужиков!

— Какой колдун? Дура! Твоего мальца от младенческой заговорил! — осекли бабу.

— И у самой грыжу убрал, сама хвалилась. Свекрухе ноги вылечил. Раньше чуть не ползала, нонче бегает! — напомнили бабе.

Когда суд ушел в совещательную комнату для обсужденья приговора, деревенские и вовсе загалдели:

— Это ты, Галка, больше всех подбивала людей супротив лесника. А он твою девку от скарлатины избавил! Ты б ее до райцентра живой не довезла!

— А что я сказала? Как и все, телка пожалела. Другие больше воняли!

— Тихо вы! Сороки щипаные! Суд идет!

Катька слушала приговор возмущаясь. Двоим

Васькиным друзьям суд назначил по три года, да и то условно. Слишком много смягчающих обстоятельств нашли. Да и адвокат постарался. Теперь вон сидит, довольный как кот, улыбается.

— Что? И мне три года условных? Наравне с убийцами? У меня ножа не было! — кричала баба на весь зал.

— Успокойтесь, Федотова! Вашему оружию многие охотники позавидовали б. Ни осечки, ни промахов не знает! Какая женщина может такой дружбой похвалиться? Но пользуйтесь ею бережно. Друзей не иметь нужно, а любить! — сказала судья, добавив, что Катька имеет право обжаловать приговор в течение десяти дней.

— Катька! Нехай Ольга Никитична жалобу нарисует! Она когда в сельсовете работала, много писала всяких бумаг, для людей и колхоза из горла у начальства выдирала! Уж тебе поможет непременно. Зачем судимость иметь, а и было б за что? Тебе было видней всех, за кого вступиться. Нам, деревенским, если сказать по правде, Акимыч дороже и ближе Васьки. Хочь и твой брат, но выпивоха был отменный и кобель, каких редко встретишь. Совести не имел. Потому, всем миром считаем, что ты невиновная!— говорила жена председателя колхоза.

— Это как невиновна? Зверей на людей выпустила и теперь ей за это спасибо говорить надо? По-нашему в суде дураки работают? Э-э, нет, сумела обосраться, нехай про то все знают! — орала бухгалтер хозяйства на выходе из суда.

Сколько ни писала Ольга Никитична, как ни доказывала невиновность дочери в смерти сына, во всех инстанциях приговор был оставлен в силе, и на Катьке осталась судимость. А с нею, оказалось, сложно устроиться на хорошее место и женщине отказывали всюду, даже там, где срочно требовался бухгалтер. Над Катькой словно проклятье повисло. Когда она позвонила Кольке и сказала, что полностью вылечилась, а тубдиспансер, проверив ее, снял со своего учета, мужик, хмыкнув, ответил, что чахотка не насморк и не понос, она не излечивается, о том он узнавал у опытных медиков, а потому не верит ни ей, ни врачам из тубдиспансера.

О чем теперь говорить? Я живу с другою женщиной Она вполне устраивает, и разводиться с нею не собираюсь. Устраивай свою жизнь как хочешь. Мы теперь чужие друг другу. Алименты высылать стану регупярно, но большего не жди,— положил трубку, не желая продолжать разговор.

Катька искала работу в городе не случайно, ей не хотелось возвращаться домой и чувствовать постоянный, невысказанный упрек матери за Васькину смерть, Она каждый день ходила на могилу сына и, вернувшись домой, валилась с сердечной болью, говорила о своей скорой смерти, ее никто не мог вывести из состояния депрессии и Катька чувствовала свою вину за ухудшающееся здоровье матери, решила поскорее покинуть деревню.

Женщина, отчаявшись от неудач, и сама стала раздражительной, злой. Димка даже начал дичиться матери. Не подходил как раньше, не просился на руки. Катька иногда срывалась и на него. Мальчишка со слезами убегал от нее к Силантию и не подходил к матери, а потом и вовсе стал отвыкать от нее.

Катька каждый месяц приезжала в город и продолжала искать работу. Она обошла все организации и фирмы, уставала до изнеможения. Порою присаживалась обессиленная на какие-то скамейки, лавки, на чужие ступени и лила горькие слезы, не выдерживая груза неудач. Вот так и в тот день, повалилась на пороги, чьи они, да какое ей дело, ведь только дух перевести захотела, ноги онемели от усталости. А тут дверь открылась, и чей-то надтреснутый голос сказал удивленно:

— А еще говорят, что я никому не нужен? Хрен всем вам! Вон бабы сами приходят и на пороги ложатся! Причем даром! — рассмеялся хрипло, и спросил:

— Эй, барышня, вы чья будете?

— Сама своя, немного отдохну и пойду, не беспокойтесь, я не помешаю никому! — оправдывалась баба виновато.