Я ненавижу этот миг!
Так бывает всегда. Выходить в свет вместе с Фаусто — сплошная мука! Стоит нам оказаться среди людей, я перестаю существовать. Лишь только мы входили в дверь, он перешагивает через меня, как рыцарь в сверкающих доспехах через жабу из болота, устремляясь вверх, к лучшему — новому, неизведанному, еще не завоеванному. Навстречу художницам, актрисам, писательницам, певицам, салонным львицам и змеям (покарай их Господь!), не скрывающим своего обожания.
У нас в Вене все по-другому. Но француженка не знает стыда. Она боготворит, и нешуточно! Если ей нравится мужчина, она готова на все, даже если рядом стоит законная супруга.
Она увлажняет свои губки, как только что Андреа Бле, редакторша из «Садов и парков», смеется без причины, только чтобы все видели ее красивые белые зубы. Мы садимся за круглый стол, расточаем улыбки всем вокруг и погружаемся в море красивых женщин, обнаженных плеч, красных губ. Как хочется умереть!
Тем более что нашими соседями оказываются Биби и Кен! Именно они! Нет, вы только подумайте! И еще делают вид, что не знают нас. Оба старые знакомые. Кен — американец, его профессия — богатство, а Биби, его жена, тратит его деньги. Биби кругленькая и аппетитная. Удачная смесь Марокко и Франции. Она маленькая и наглая, с узкими зелеными глазами и черными блестящими волосами, свободно падающими ей на плечи. На ней зеленое шелковое платье с разрезом до пупка, так мне во всяком случае кажется.
Я придирчиво разглядываю тон ее губной помады. Не оранжевый ли он? Такой, как на окурках в «роллсе»? Нет, вроде темнее. Ее губы почти черные. Конечно, это не значит, что время от времени она не меняет помаду. А когда-то мы дружили. Теперь это все в прошлом.
Фаусто идет в атаку.
— Привет, Биби! — Он целует ее в обе щеки и нагибается к ее обнаженной пышной груди. — Давно не виделись! Где вы пропадаете?
Потом он хлопает по плечу Кена и входит в раж. Подаются закуски, и он пытается расшевелить Биби, говоря именно то, что ей хочется услышать. Уже не смолкают анекдоты и шутки, все наэлектризовано, весь стол слушает, а я сижу рядом, готовая провалиться сквозь землю!
За весь вечер Фаусто не говорит мне ни слова. И когда после горячего Биби, жадно ловя каждое его слово, уже никого не видит, кроме него, он неожиданно переключается на ее визави и начинает ухаживать за темпераментной темнокожей журналисткой по имени Мэнди из Нью-Йорка. Между делом он заглядывает глубоко в декольте блондинке Джой из Лондона, владелице картинной галереи. Она явно очарована.
Фаусто ест и пьет, смеется и поет, заводит всех, развлекает ползала (только не меня!), танцует с Биби, Мэнди и Джой ( только не со мной!), и, если бы знаменитый Томми Кальман украдкой не гладил под столом мою ногу (он патриарх всех художников Парижа!), думаю, я не пережила бы этот вечер.
Наконец все позади: ужин, вручение призов (победал англичанин) и моя первая годовщина свадьбы. Уже час ночи, и мы едем домой. То есть мчимся. Потому что Фаусто превосходит самого себя и ставит новые рекорды.
— Прелестный был вечер, — Он держит одну руку на руле, а другой зажигает сигару. — Биби становится все очаровательней. Умеет вскружить голову мужчине. Потрясающее платье, изысканное декольте. Ты не находишь, Тиция, моя сладкая овечка?
Я ничего не нахожу и продолжаю молчать.
— Ты ревнуешь, крошка?
Я не мигая смотрю в черноту ночи. На мелькающие деревья и молодой месяц.
— Я всего лишь четыре раза танцевал с ней и держал на большом расстоянии от себя!
Он бросает в мою сторону язвительный взгляд, напуская столько дыма, что мне уже почти нечем дышать. Прекрасно зная, что я ненавижу, когда он курит в машине.
— Открой, пожалуйста, окно! — У меня першит в горле.
— С удовольствием! — Стекло с легким шорохом плавно опускается, и мне в лицо хлещет встречный ветер. У меня грохочет в ушах.
— Знаешь, что я подумал? — орет Фаусто что есть мочи. — Биби до смерти наскучил постылый Кен. Как по-твоему, Тиция, любовь моя, она верна ему?
Я закрываю глаза. Его замечание — дерзость. Еще одно слово — и у меня начнется истерика!
Неожиданно мы оказываемся в Париже. Самолету, и тому потребовалось бы больше времени. Фаусто ставит машину у Трокадеро. Именно в том месте, где запрещено. В восемь все машины будут отбуксированы. Он знает это не хуже меня.
— Ты ужасно выглядишь, — объявляет он, когда мы отправляемся домой, — вся всклокоченная! Некрасиво.
— Это от ветра! — Я пытаюсь побороть слезы. Фаусто не реагирует. Мы входим в дом. Как двое незнакомых стоим в лифте. Фаусто молча открывает квартиру и пропускает меня в холл. Это чудесное полукруглое помещение, с двумя комодами в стиле «барокко», китайскими вазами и зеркалом в золотой раме до потолка.
Читать дальше