Агония Иванова - За чужие грехи

— Я хочу, чтобы ты больше никогда не курила.

Наташа заторможено смотрела на пачку сигарет, лежащую в мусорном ведре, и пыталась сопоставить это со словами, которые только что сказала ее сестра. Конечно, они заботились друг о друге, но Наташа была слишком взрослой, чтобы слушаться маленькую Люсю, тем более в таких вещах.

Она медленно обернулась и посмотрела на девочку, с недовольным видом прислонившуюся к дверному косяку.

— Не нужно мне приказывать, — заявила Наташа, как могла мягко, стараясь не выдавать быстро растущего раздражения, хотя одного взгляда на Люсю было достаточно, чтобы оно утихло. Почти на две головы ниже сестренка выглядела особенно забавной и грозной, что было так смешно по сравнению с ее детскими чертами лица, в которых вдруг начало угадываться что-то знакомое, мамино. Наташе захотелось обнять ее, но что-то не позволило ей этого сделать.

— Что сказала бы мама? — как оправдание, слегка смягчившись, пробормотала Люся и заметно погрустнела.

— Прости, — бросила Наташа, но доставать пачку из ведра не стала, подошла к окну маленькой тесной кухни и посмотрела на тонущий в сумерках двор, — но едва ли это твое дело…

— Может быть и не мое, — спокойно согласилась Люся, — но чего ты хочешь доказать? Это не делает тебя взрослой…

— А я и не хочу быть взрослой, — совсем тихо призналась Наташа, провела пальцами по стеклу, почувствовав его холод, — хочу быть вечным ребенком.

— Тогда сигареты тебе точно ни к чему, — рассудительно заметила Людмила и неслышно оставила Наташу одну, наедине с собственными мыслями.

Стекло было холодным, таким, как это отчуждение, которое сейчас Наташа почувствовала между собой и сестрой. Ей стало очень страшно, потому что Люся была единственным самым близким человеком на свете. И потерять ее — значило потерять все. Как, впрочем, и для Людмилы, и Наташа прекрасно знала это.

На город быстро опускались густые ватные сумерки, и тусклые фонари отбрасывали причудливые тени на асфальт. Таня старалась не наступать на эти тени, вспомнив, казалось бы, забытую примету о том, что нельзя наступать на свою тень. Может быть, на чужие тоже нельзя? Она думала об этом, меряя шагами двор собственного дома. Дома, в который ей так не хотелось возвращаться.

Может быть, переночевать у Люси? — спросила себя она, поглядывая на горящее окно своей квартиры, — все лучше, чем идти туда. Люся все поймет, даже если не рассказывать ей правды. Или у Миши, его мама очень добрая и всегда хорошо относилась к Тане. Или еще у кого-то. Только не здесь.

Теням, лежащим на асфальте, было абсолютно все равно, куда замерзшая в легкой курточке Таня отправится ночевать, они жили какой-то своей жизнью со своими радостями и проблемами. Конечно, она могла провести ночь в их обществе, усесться на лавочку, поджать колени, как-то согреться, но это было не лучше, чем идти туда. Или все-таки лучше?

— Огоньку не найдется? — девочка вздрогнула, когда кто-то коснулся ее плеча, резко обернулась, готовая броситься бежать, но какой-то слегка подвыпивший мужчина среднего возраста, стоявший перед ней, выглядел вполне безобидно. Девочка испуганно помотала головой и, словно ее уличили в каком-то преступлении, торопливо побрела к своему подъезду.

«Лишь бы мама была дома» — подумала она, стараясь переступать ступеньки как можно медленнее и повторять это про себя, как заклинание. У двери она остановилась, прошлась круг по лестничной площадке и снова попросила всех известных ей богов об этом.

А может уйти? Пока не поздно? А маме сказать, что помогала Люсе готовиться к экзаменам, у нее как раз проблемы с математикой… или с чем-то еще… ну хоть с чем-нибудь.

Таня вздохнула и нажала на звонок, прислушалась к шагам за дверью.

На пороге появился отчим, окинувший ее недовольным взглядом.

— Ты где была? — спросил он, вместо приветствия.

— На дополнительных, — промямлила Таня, заглянула ему за спину в прихожую, — а мама дома?

Отчим помолчал немного, буркнул «конечно» и скрылся в темноте, оставив дверь открытой.

Хорошо — решила Таня, неуверенно вошла, сбросила ботинки и повесила куртку на крючок.

— Мам, я дома, — крикнула она и побрела в свою комнату, ответа не последовало. Все это начинало ей не нравится.

— Может быть, ты расскажешь мне по секрету, где ты была? — из мрака, царившего в ее комнате вдруг появилась рука ее отчима, резко сжавшая ее запястье.