Ева Модиньяни - Наследница бриллиантов

Он вспоминал отца, его умное лицо, высокий, с залысинами лоб, строгий взгляд, вселявший в сына уверенность, а не страх, — ведь отец частенько прятал улыбку в пышные усы. Отца звали Карло Ровести, он имел небольшое, но прибыльное предприятие по производству автомобильных кузовов. Дело процветало, семья жила в достатке, даже в роскоши, но вдруг произошло несчастье: Карло Ровести подхватил воспаление легких, и через три дня его не стало.

Мать Джованни Эмма после смерти мужа передала управление фабрикой в руки близкого друга покойного, Клаудио Коломбо. Коломбо был красавчик и одевался, как настоящий аристократ. Сидя по вечерам рядом с Эммой на уютном диванчике в голубой гостиной, он отпускал двусмысленные шуточки и нашептывал молодой вдове комплименты, поигрывая сверкавшим на мизинце перстнем. Хорошенькая Эмма в кокетливом черном платье, подчеркивавшем осиную талию и каждый изгиб ее соблазнительного тела, смотрела на кавалера затуманенным взором.

Маленький Джованни тяжело переживал смерть отца, но, воспитанный в послушании, он не осмеливался нарушить дистанцию между детьми и взрослыми и первым заговорить с матерью о своем горе. Да он ее и не видел — новая любовь полностью поглотила Эмму. Жизнь Джованни шла своим чередом — школа, занятия, игрушки; только мать все реже заглядывала к нему в детскую. А прежде, бывало, она каждый вечер склонялась над его постелью, желала спокойной ночи, целовала в лоб и, потушив свет, уходила. Тонкий, нежный запах ее духов, напоминающих аромат цветущей липы, обволакивал его, и он засыпал счастливый.

Никто не ждал беды. Она грянула как гром среди ясного неба. В глазах Эммы Ровести появился испуг, с лица исчезла улыбка. Исчезло и изумрудное колье, которое так шло к ее красивой шейке. Оказалось, новый управляющий вложил все свободные средства в «надежные» акции, надеясь заработать баснословные барыши. Доверившись биржевым авантюристам, наживающимся на наивности клиентов, он, разумеется, прогорел. Акции неожиданно упали в цене, принеся барыши не ему, а жуликам и спекулянтам. Фабрика Ровести была разорена. Клаудио Коломбо попал в тюрьму за финансовые махинации. Эмма, не вынеся обрушившегося на нее позора, приняла огромную дозу снотворного и уснула вечным сном. Джованни остался один на свете и без гроша за душой.

Богатая квартира в центре Милана, зеленый скверик перед домом — все это ушло в область воспоминаний. Реальностью стал интернат для сирот в Баджо, куда его определил дядя, мамин брат.

Уже засыпая, Джованни подумал, что сегодня не только отомстил за нанесенную обиду, но и отстоял честь фамилии, фамилии Ровести.

Ему приснилась мать. Она склонилась к нему, целуя его в лоб, но впервые в жизни он не почувствовал тонкого аромата ее духов.

Утром в день Рождества приехал в экипаже дядя и забрал его на праздники к себе. Этторе Ольдани — так звали дядю — держал большой мануфактурный магазин в центре Милана, а его квартира помещалась этажом выше. Обставленная с претензией, она все же показалась Джованни не такой роскошной, как родительская, где прошло его детство. Двоюродные братья, сыновья дяди Этторе и тети Марии, еле с ним поздоровались, хотя еще недавно, в той счастливой, безвозвратно ушедшей жизни, оба охотно играли с ним и во всем старались ему подражать. А уж об игрушках Джованни и говорить нечего — они вызывали у братьев постоянную зависть.

Теперь все иначе, Джованни — бедный родственник. И в самом деле, что у них общего? На Джованни интернатская форма из грубого колючего сукна, братья в нарядных костюмчиках из тонкой английской шерсти, он и сам еще недавно носил такие; спят они на мягких матрацах, а он — на свалявшейся волосяной подстилке; им младенец Христос приготовил дорогие подарки, а ему грошовый деревянный пенал.

Джованни смотрел вокруг затравленным взглядом. В какую-то секунду он готов был расплакаться, однако чувство достоинства взяло верх: скоро он вырастет и обязательно разбогатеет, вот тогда посмотрим, как они станут к нему относиться!

Дядя предложил ему еще кусочек фаршированной курицы, но он гордо отказался:

— Спасибо, я уже сыт.

— Нечего метать бисер перед свиньями, — сквозь зубы процедила тетя Мария, и Джованни, хотя и не понял смысла сказанного, почувствовал враждебность и презрение в ее тоне.

— С вашего позволения… — вежливо сказал он и ушел в переднюю, а за столом между тем говорили о нем, и он невольно слышал каждое слово.