Виктория Миллиан: Идеальный партнёр

- Но тогда, почему ты волнуешься? Если человек хороший, так приятно познакомиться.

- Ой, я не знаю. Он строитель.

- Да перестань! А Глазман кто?

- О, нет. Ольшанский не из института. Со стройплощадки. Коренник.

- А говоришь: еврей!

- Ну, это ничему не противоречит. В общем, через час он у меня будет. Поехали побыстрей. Но я тебя предупредил.

Они ехали быстро, чтобы успеть. Дима жил далеко за городом.

Ольшанский был нелепого вида человечек, похожий на сундук с неподходящими тонкими ножками. Но казалось, что его самого такая внешность совсем не огорчала. Он был действительно словоохотливый, о комплексах по поводу внешности тут и речи быть не могло. Иначе он не дожил бы благополучно до 52 лет.

- Что, не так? Я вам не нравлюсь? Так я вам не верю! Вы просто сами ещё не знаете, как я вам нравлюсь и какой я вам родной, - говорили его карие навыкате глаза.

Он был женат, имел детей и, как ещё добавил Дима перед его приездом, "пользовался колоссальным успехом у женщин". Именно по этой причине приехал один, так как с женой был в ссоре после очередного приключения.

Ольшанский сразу включился в работу на кухне, которую с нескрываемой радостью оккупировала Лора. Здесь можно было поцарствовать. Настоящая кухня громадного деревенского дома. Лора была заядлой поварихой, выписывала рецепты у всех своих знакомых и особенно разграбила Ханну, чего другие невестки так никогда и не добились.

- Откуда вы владеете еврейскими рецептами? Вы что, еврейка? Дима, ты мне не говорил, что она из хорошей семьи, - обратился Ольшанский к сидевшему возле плиты бородатому хозяину.

Готовить тот не умел, казался неловким, что было странно для врача.

- Ольшанский, ты хам. Она не еврейка.

- Прекратите говорить обо мне в третьем лице. Я была замужем за евреем.

- Это кто же еврей - Дюваль? Так я тогда Иванов.

- Муж Лоры - Коваленко, Вадим.

- Это ненамного мне правдоподобней звучит, - отозвался Ольшанский.

- Это настоящий муж, - продолжил путаное объяснение Дима.

- А кто ненастоящий? И сколько их всего? Я насчитал уже почти три: Дюваль, Коваленко и еврей. Нашего человека как зовут?

- Какой ты балабол, Ольшанский. Что ты строишь из себя? Ты не знаешь, как мы приехали!

- Что, и вы тоже, Лора? Христопродавцы. А ты обрезался, Дима? Говорят, что в Мюнхене хильфу не дают по еврейской части, если необрезанный. Честно, у меня даже спрашивали. Ну, мне что, я - да. Могу показать.

- Ты был или ты обрезался перед приездом? - с чисто медицинским интересом спросил Дима.

- Слушайте, прекратите или я сейчас уйду, - пригрозила Лора.

- Нет-нет. До форшмака - ни за что! Мы молчим. Дима, мы молчим. А Федька - тот обрезался перед приездом, мне Ада Моисеевна говорила. Ах! Молчу-молчу, - замахал он детскими ручками.

Но долго молчать он не мог.

- Так кто же наш еврей? Почему я не получил ответа на свой наивный вопрос?

- Ольшанский, когда Вы говорите, то представляете себя, наверное, Зиновием Гердтом?

- Умер! Умер, не дожил, - Ольшанский не уточнил до чего. - Могучий был. Краса и гордость.

- Да перестань ты! Нашёл над чем...

- Хорошо, вернёмся к Лорретт. Кто, вы сказали, ваш немецкий по паспорту муж?

- Лазаря он сын, - сказал Дима. - Ты Лазаря Глазмана из ХИСИ помнишь? Должен знать, ты же строитель.

- Ну как же я не знаю Лазаря Глазмана! Ну что вы, молодые люди! Я же строитель, вы что, не знаете? Понятно-понятно! - продолжал он сыпать словами. - И вы уже развелись? Да?

Ага. А когда благоверный приезжает? Уже заплатили? С кем? Она еврейка? А, немка-аусзидлерша. Смотрите, может не отпустить. И почему это вы первая приехали? Это слишком трудно. Так не бывает. Еврейские мужчины так не поступают.

- Иди ты, Ольшанский, на ...! - неожиданно взорвался Дима. - Так никакие нормальные мужчины не поступают.

- Так, мальчики, я пошла. Доготавливайте сами! От Вас, Ольшанский, у меня болит голова. А ты, Дима! Это просто... - она пошла вон из кухни, но на громкий стук остановилась.

- Невыносимый! - сказала Лора, глядя на Ольшанского.

Дима смущенно смеялся в широкую бороду. И было чему: в жёлтеньком с цветочками фартуке, держа в руке большой кухонный нож, по которому с кончика на руку тёк свекольный сок, Ольшанский стоял на коленях.

- Лора! - торжественно сказал он и для большей выразительности шире распахнул свои карие навыкате глаза. - Лора, вся скорбь еврейского народа стоит в моих глазах.

- Особенно в левом, - сказал Дима, видящий его в профиль.

- Молчи, гой! Это всё из-за тебя! - прошипел он. - Ругаться при такой женщине! Еврейский мужчина никогда себе такое не позволит. Лорретт, так я могу встать, я же ни при чём, вы видите? Но без форшмака я не могу. Спасибо. На чём мы остановились? На оливье? Я режу яйца. Ой, ребята, я вспомнил анекдот, умрёте! "Почему люди не лижут свои половые органы? - Не могут."