Мари-Клэр Сюльро - Долина любви и печали

— А как ты узнал, куда я пошла? — в ее голосе прозвенела радость.

— Догадался. — Морис обнял ее за плечи, и они медленно пошли по тропинке в глубь леса.

Пройдя несколько метров, они снова остановились и замерли в долгом поцелуе, потом, взявшись за руки, пошли дальше.

— Как тебе удалось уйти из гостиницы? — Лючия все-таки задала мучивший ее вопрос.

— У Катрин заболела голова, и она легла спать, — ответил Морис и, помолчав немного, добавил: — Мне надо многое рассказать тебе, чтобы все расставить по своим местам и чтобы между нами не было недомолвок…

Он заговорил взволнованно и быстро, замолкая лишь на несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями.

— Мы поженились девять лет назад. Тогда мне было двадцать семь. Я закончил медицинский факультет Сорбонны, увлекся хирургией, начал работать в клинике. В то время началось развитие нового направления в хирургии — эндоскопия. Ты слышала, наверное… Это, когда без скальпеля в крохотное отверстие в тканях вводят небольшое зеркальце и с помощью лазера или тонкой нити проводят соответствующие манипуляции. Удаляют аппендикс, опухоли, проводят даже шунтирование на сердце. По сравнению с традиционной хирургией преимущества огромные: нет кровотечения, долго заживающих швов, не травмируются внутренние органы.

Лючия понимающе кивала.

— И мне, уже практикующему специалисту традиционной хирургии, пришлось буквально переучиваться. В эндоскопии такая виртуозная работа пальцами, что ей надо учиться очень долго. В общем, я много оперировал, дома корпел над учебниками, тренировал пальцы — с закрытыми глазами вязал мелкие сложные узелки. С девушками практически не встречался, хотя вокруг было много симпатичных медичек. Для расслабления и разрядки ходил три раза в неделю в бассейн. Раз в год с приятелями на недельку выбирался в Альпы. Днем носился по горам, вечерами читал в номере научные книжки. Иногда играл с друзьями в покер…

Морис замолчал, видимо, что-то вспоминая. Снегопад усилился. Молодой человек стряхнул снег с волос Лючии и надел на них капюшон. Она встала на цыпочки, нагнула его голову, тоже стряхнула с волос снег, подняла воротник дубленки и поцеловала его в губы. Он счастливо улыбнулся и вернул ей долгий страстный поцелуй.

— Так вот, — продолжил он свой рассказ. — Моя мама решила поскорее женить меня. Может быть, испугалась за мою сексуальную ориентацию, видя, что я общаюсь в основном с приятелями. Я только посмеивался. Однажды она уговорила меня поехать с ней в Довиль. Ты знаешь, наверное, это модный курорт в Нормандии, там снимался фильм «Мужчина и женщина». Сначала я маялся от безделья, но потом познакомился с виндсерфингистами и стал гонять с ними на парусной доске. И вот однажды подхожу я к берегу на доске и вижу: рядом с мамой в шезлонге сидит прелестная черноволосая девушка…

Она оказалась дочерью маминой подруги, баронессы, имевшей частную клинику красоты. Катрин меня очаровала. Она была не похожа на окружавших меня девушек, раскованных, феминистски настроенных.

— Слишком самостоятельных и общительных? — хитро прищурившись, спросила Лючия.

Он понимающе рассмеялся и поцеловал ее в прелестный носик.

— Подожди, не перебивай, — Морис шутливо нахмурился. — Катрин была очень нежной, какой-то не от мира сего. Немного смущало лишь то, что она требовала повышенного внимания к себе. Была недовольна, если я катался с ребятами на серфе, если говорил, что мне не нравятся долгие медлительные прогулки по набережной, где она, по-видимому, демонстрировала свою красоту и наряды.

Когда мы вернулись в Париж, родственники с ее стороны почему-то считали нас уже помолвленными. Я посмеивался над этим, а потом и сам не заметил, как был назначен день свадьбы. Я и не сопротивлялся, ведь мне было почти 30 лет. Знакомые и коллеги поздравляли меня, говорили, что она редкая красавица, к тому же благородных кровей. Слышать это было приятно и необычно…

Мы стали жить в моей квартире в Латинском квартале, на бульваре Сен-Мишель, доставшейся мне от дедушки, тоже врача. И я постепенно стал узнавать Катрин, а может быть, она начала меняться… Она работала косметологом в клинике своей матери, ее клиентки — очень богатые женщины, часто из знатных семей. Катрин стала общаться только с ними. Ее затянула светская жизнь. Вместе с ними ездила на воды в Виши лечить несуществующие болезни, летом на море в Довиль и Сен-Тропе. Мне вся эта надутая аристократия скоро осточертела. Но я нес свой крест: ходил с ней на всякие рауты, благотворительные концерты — неприлично, чтобы дама ходила одна… Я пытался увлечь ее своими радостями. Она начала немного кататься на горных лыжах, но только потому, что это стало модным в «их» кругах. У нас родился ребенок, мальчик. Я был счастлив, и даже вставал к нему по ночам. Но в семь месяцев ребенок умер от дизентерии.