Дом в Артармоне сиял огнями, когда она поставила машину в гараж и прошла через парадный вход. Эмили Паркер сдержала свое слово, думала довольная Мэри. Старушенция обещала держать дом так, как будто в нем жили. Она поставила чемодан и сняла перчатки, бросив их и сумку на столик в передней, затем прошла в гостиную. Телефон там манил ее, как магнит, но она не позвонила Рону сообщить о своем приезде. Времени еще много.
Может быть, завтра или через день-два…
Гостиная была по-прежнему в серых тонах, но рубиново-красные пятна, рассыпанные по всей комнате, оживляли ее. Ваза рубинового стекла из Швеции стояла на гладкой каминной полке, рубиновый пушистый коврик лежал поверх жемчужно-серого ковра. Как приятно быть снова дома, подумала она, оглядываясь на эти доказательства ее богатства и вкуса. Скоро она будет делить это все с Тимом, он тоже внес свою лепту в красоту этого дома. Скоро, скоро… "Но хочу ли я делить все это с ним? " — спрашивала она себя, беспокойно ходя по комнате. Как все странно. Чем ближе она была к тому, что он появится здесь, тем больше ее это страшило.
Солнце село уже час назад, и небо на западе потемнело, как и все в мире. Под низкими тяжелыми тучами только огни города пульсировали красным. Но дождь прошел западнее, оставив нетронутой пыль, покрывающую Артармон. «А жаль, — думала она, — нам бы дождь не повредил, саду так нужна поливка». Она зашла в неосвещенную кухню и стояла, глядя в окно и не зажигая света ни в кухне, ни во внутреннем дворике. Она пыталась увидеть, горит ли свет в доме Эмили Паркер, но высокие лавры скрывали дом. Придется выйти во дворик, чтобы увидеть.
Глаза ее уже привыкли к темноте, когда она бесшумно вышла через заднюю дверь. Она стояла там, с наслаждением вдыхая аромат цветов раннего лета и далекий землистый запах дождя. Как хорошо дома, было бы совсем хорошо, если бы где-то на пороге сознания не стоял образ Тима.
И вдруг, как будто она придала плоть этому образу, возник его силуэт на фоне неба. Он сидел на балюстраде, голый, покрытый каплями воды, видимо, после вечернего душа, лицо было поднято к беззвездному небу, казалось, он слушал чудесную музыку, которая не воспринималась ее земным слухом. Свет, какой еще оставался, сфокусировался на его волосах и слабой светящейся линией шел вдоль контуров его лица и тела там, где блестящая кожа туго обтягивала застывшие в неподвижности мышцы. Видны были даже веки, опущенные, чтобы нельзя было угадать его мысли.
Целый месяц, больше, чем месяц, думала она. Прошло больше месяца с тех пор, как я видела его в последний раз, и вот он здесь как плод моего воображения, как Нарцисс, сидящий над озером и охваченный мечтой. Почему его красота всегда так действует на меня, когда я вижу его?
Она тихо прошла по плитам балкона и встала позади его. Она смотрела сбоку на его блестящую загорелую шею, пока соблазн дотронуться до него не возобладал. Она положила руки на его голые плечи и уткнула лицо в сырые волосы, легко дотронувшись губами до его уха.
— О, Тим, как хорошо, что ты меня ждешь, — прошептала она.
Он не вздрогнул и не шевельнулся. Как будто он чувствовал ее присутствие в тишине и знал, что она стоит сзади. Через некоторое время он откинулся немного, ее рука скользнула с плеча на грудь и обняла его голову, прижав к себе. Другая рука скользнула вниз на живот, она все крепче и крепче прижимала его спиной к себе. Мышцы живота дрогнули, затем замерли, как будто он перестал дышать. Он повернул голову так, чтобы смотреть ей в лицо. Во всем его существе было какое-то отстраненное спокойствие, а глаза смотрели серьезно, как сквозь серебристую завесу, которая, как это бывало всегда, и отгораживала ее от него, и одновременно связывала их.
Он поднял руки, обнял ее и наклонил к себе. Их губы встретились. Этот поцелуй, отличался от их первого поцелуя. В нем был оттенок чувственности. Мэри показалось, что в нем было что-то чарующе сверхъестественное, как если бы существо, которое она нашла сидящим на балюстраде, было вовсе не Тимом, а духом летней ночи. Встав, он без страха и колебания поднял ее на руки.
Он отнес ее вниз по ступеням, короткая трава шуршала под его босыми ногами. Мэри, которая сначала хотела протестовать и заставить его вернуться домой, прижалась лицом к его шее и заставила себя молчать. Он посадил ее на траву у лавровых деревьев и встал на колени, слегка дотрагиваясь пальцами до ее лица. Она была настольно переполнена любовью, что, казалось, ничего не видела и не слышала.
Читать дальше