Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин

«Жизнь — это прогулка по солнечной тропинке?» — спросил Денис и засмеялся. Мы возвращаемся в усадьбу по солнечной тропинке, взявшись за руки. Мы идем навстречу солнцу. На полпути останавливаемся у колодца — ты вслед за мной раздеваешься по пояс, и мы окатываемся ледяной водой. Вода сверкает в ведре, и я обливаю тебя чистым серебром.

Прими мое крещение.

Прими мое серебро.

Лето, лето вокруг, полное полевых цветов, шмелей и стрекоз! Мне хочется сплести тебе венок из ромашек, но я забыл, как плести венки, а когда-то умел в детстве: Тогда, хотя бы, погадаю на лепестках «любит — не любит».

— Любит! Любит! — кричит Денис и прыгает от восторга, когда последний счастливый лепесток я кладу себе на язык и проглатываю.

…Дом встречает нас распахнутыми дверями и окнами. Мои алкоголики сидят в беседке, пьют и что-то темпераментно обсуждают. И Арсений с ними, ружье его опасно висит на оленьих рогах в гостиной — только бы не выстрелило под занавес. Мне захотелось спрятать стволы, учитывая непредсказуемость июньского пьянства и то, что перегревшийся Рафик находится в равнобедренном любовном треугольнике. Бедный Олег!.. Но я оставил эти мысли. Мы заперлись в спальне и опять предались любви.

Сейчас я скажу парадоксальную фразу: с Денисом мы занимались любовью в каждой стране, на каждом континенте, потому что мы лежали на полу, и под нами пестрела разноцветными лоскутками политическая карта мира: я целовал тебя в Америке, а фонтан оргазма хлынул где-то в Африке, но несколько горячих капель упало и в Европу. Амстердам вообще затопило. Катастрофа!

…Изможденный, ты заснул, укрывшись пледом, поджав под себя коленки, обеими руками обнимая Ботаника Багратиона — я хотел сделать снимки, но кончилась пленка…

…кончилась пленка…

…кончилась пленка…

Другой кассеты у меня, увы, не оказалось. Хлынул ливень, в небе застучали барабаны и зазвенели медные оркестровые тарелки. Где-то далеко прогрохотал гром: Хочу быть взят на небо в теле, минуя физическую смерть. Разве такое возможно? Конечно, возможно, ведь Господь Всемогущ! Эх, склеить бы здесь, в садовой столярке, огромный воздушный шар-монгольфьер, посадил бы я с собой в гондолу Дениса, Рафика, Олега, Арсения, Ботаника Багратиона, Гелку для балласта… Прихватили бы мы с собой вино, свежесрезанные розы и хризантемы из сада, чучело Мура, фотокамеру, бинокль Сваровского, коллекцию старых пластинок и ворвались бы в грозовые тучи с шарами, искрами и со смехом, под взрывы хлопушек моих небесных арлекинов — к Богу, в Парадиз! И навсегда бы осталось загадкой исчезновение пятерых небесных странников, потому что не было свидетелей и некому было бы свидетельствовать.

…Капельки дрожат на матовой, темной чайной розе; я раскрыл цветной зонтик и вышел в сад босиком; в луже плавают обитые лепестки жасмина… меня колотит озноб, и мускулистый ветер вырывает зонтик. Хлопнуло окно за спиной, зазвенели стекла… Мои небожители все еще сидят в беседке, и я присоединяюсь к их компании. Рафик в милицейской фуражке. Вино разлито на клеенке, мертвая оса в винной луже. Раф спрашивает, где я потерял Дениса. Отвечаю, что он устал и заснул. Пианист наливает мне в захватанный стакан красного вина. Вино сладкое и крепкое, какое-то церковное вино, с мутным осадком. От этого пойла губы у всех яркие, точно накрашенные. Арсений притихший и совсем незаметный, несмотря на свою природную громкость и громоздкость; он смотрит мне в глаза и почему-то улыбается — Боже, у этой чистой мужественности совсем женские глаза! Глаза лунные с затмением. Наверное, я ему нравлюсь. Солдат пьян вдребезги, обнял меня и спрашивает:

— А ты что, тоже гомосексуалист?

Мне становится смешно, и я задаю ему ответный вопрос:

— А ты?

— Сказать по правде, мужики, — почесал затылок Алексей, — я однажды… с полковником. У меня как-то не сложились отношения с чурками, так он меня однажды к себе домой забрал… Ну, напоил, конечно… Все говорил, что ему одиноко, ну и… того… проснулись мы утром в одной постели, — солдат скривил рот и сплюнул сквозь зубы. Раф присвистнул, надвинул на глаза козырек. Арсений громко расхохотался.

— Хорошо сидим! — сказал Олег и достал из-под стола трехлитровую банку желтоватого самогона, принесенного приднестровским героем.

— В этих местах летучих мышей много, — почему-то замечает Арсений, разливая по стаканам ядерную смесь, и добавляет: — Я в эту банку пузырек женьшеневой настойки вылил, так что давайте, выпьем за вечную молодость.