Тильда Лоренс - Гадюки в сиропе или Научи меня любить

С одеждой Дитрих не экспериментировал, предпочитая проверенные варианты, выгодно подчеркивающие природные данные. Вкупе с внешностью одежда производила на представительниц противоположного пола сногсшибательный эффект. Им нравилось в Дитрихе все. Одежда, волосы, жесты, даже хамское поведение не отталкивало, а привлекало. Им и лицо его нравилось. Оно потому и казалось девчонкам привлекательным, что, несмотря на свой довольно юный возраст, Дитрих выглядел старше своих лет. Виной тому были все те же ночные бдения в компании книг. Хронический недосып тем и славен, что юного парня или девушку может состарить не хуже алкоголя или сигарет. Хочешь – не хочешь, а все равно на пару-тройку лет старше выглядеть будешь. Но девушки, устав от того, что их сверстники выглядят или излишне слащаво, или наоборот так, что на них и смотреть не хочется, видели во внешности Ланца какую-то изюминку. Что именно под ней подразумевалось, Дитрих знать не знал, он своей внешностью не гордился, она ему вообще не нравилась, и при возможности он многое бы в ней изменил. Начиная от кончиков ушей, которые казались ему излишне оттопыренными, но которые, к счастью, легко скрывались под волосами, и заканчивая уголками рта, казавшегося слишком большим.

Особенно бесили Дитриха собственные фотографии. Позируя перед фотографами, он умудрялся открывать рот в самый неподходящий момент, так, что вместо обольстительной улыбки получалась Мариинская впадина, или черная дыра. Казалось, что это не рот, а бездонная пропасть. Ланц потому и ненавидел совместные фото со своим классом. Все выходили на фото отлично, а он сидел и пытался понять, каким образом он мог превратиться в такое. Нет, он, конечно, трезво оценивал свои возможности, понимал, что камера не соврет, и не покажет вместо темных кругов под глазами идеальную молочно-белую кожу, не придаст ей сияние изнутри и не уменьшит рот. Но и таким чудовищем Дитрих себя не видел. В итоге, после нескольких неудачных фотографий, он перестал сниматься вместе со своим классом, чтобы не портить настроение себе, и не веселить одноклассников, ждавших промахов с его стороны.

Ланц искренне считал себя эстетом. Мог потратить астрономическую сумму на одежду и средства для укладки. Его выводили из себя непонятного вида личности, прикрывающиеся, как ширмой, словами о том, что внешность – не важна, намного сильнее всех интересует красота душевная. С таким раскладом он категорически не собирался мириться, потому что свою душу красивой не считал. От его выходок на ушах стояла вся школа, она же стонала на разные голоса после каждого выпада Ланца. Одна от ненависти и тщетных попыток сдержать, рвущийся наружу гнев, вторая от неописуемого восторга, сходясь во мнении, что Ланц – это нечто. Не всегда логичный и последовательный в своих действиях, грубый и временами откровенно омерзительный в своих поступках – все равно нечто. Просто потрясающий. И это восхищение со стороны окружающих было вполне закономерно, ведь людям свойственно ставить выше себя тех, кто может их унизить, возводя в ранг своих кумиров откровенную мразь. Дитрих с этим заявлением и не спорил. Наоборот, активно подтверждал. Да, да, он именно мразь, но мразь великолепная. Один из лучших образцов, а, может, и лучший.

Что Дитрих в себе, по-настоящему обожал, так это голос, который сложно было охарактеризовать каким-то одним словом. Да и не поддавался он однозначному определению. Не был чувственным, хрипловатым или же наоборот высоким и противным, как писк комара. Он был своеобразным. Дитрих восхищался звучанием немецкой речи, а собственный говор способен был слушать дни и ночи, иногда бросая заявления о том, что его судьба – это карьера популярного певца, который будет своим голосом возбуждать и приводить в состояние экстаза толпы людей.

От столь рискованного поступка удерживала лишь личная ненависть к поклонению. Дитрих сам никогда не перед кем не унижался, а потому и не выносил сопливого бреда, именуемого условно фанатской любовью. Она казалась ему до ужаса неестественной и надуманной, игрой в одни ворота. Ему претило столько внимания. Дозированное льстило, любовь, сметающая с ног, не вызывала ничего, кроме отторжения. Он не умел наслаждаться, глядя на орущую от экстаза толпу, скорее, наоборот, сие действо его отталкивало, заставляя кривить губы в презрительной усмешке. Одним словом, Дитрих Ланц был соткан из противоречий. Он думал одно, говорил другое, делал третье, и в конечном итоге приходил к выводу, что самым выигрышным был четвертый, задвинутый на задний план вариант, которым он так и не воспользовался. Но и того эффекта, что был произведен, хватало для чувства морального удовлетворения.