Александр Трапезников - Подари мне жизнь

— Не нравится мне все это, — произнес Костя.

— Что именно? — спросил друг.

— Все. И то, что веселимся преждевременно. И то, что к Ольге пока не пускают. И то, что Антошку готовят к операции.

— Брось, все теперь обойдется.

— А куда твоя Катя делась? Только что тут была.

— У нее здесь медсестра знакомая, пошла узнать.

Константина и Митю вновь за руки втащили в тесно сплоченный круг друзей и родственников. Очередной тост приготовился произнести Вольдемар. Предварительно он долго откашливался и оглаживал бороду.

— А кто это? — тихо спросил Митя.

— Лев Толстой, не видишь, что ли? Пешком, из Ясной Поляны притопал. Сейчас еще должен Мусоргский подтянуться, со своим стаканом.

А в это время с неба упали первые капли дождя. Затем где-то вдалеке над городом сверкнула молния и прогремел гром.

— Быть грозе, — произнес Вольдемар. И никто пока не понял: то ли это прогноз синоптика, то ли замысловатый тост.

Но тут из больничных дверей выбежала Катя. Ее испуганный вид не предвещал ничего хорошего.

— К Ольге сегодня никого не пустят, — произнесла она. — Вновь пошла кровь. Сейчас ее увезли в реанимацию.

И Антон также находился в реанимации, лежал под капельницей, а возле него равномерно попискивали и мерцали приборы. Константин смотрел на него через идеально чистое стекло. Рядом стоял Вильгельм Мордехаевич и объяснял:

— Сейчас он получает ударный блок химиотерапии. Она полностью подавит его иммунную систему, чтобы та была не в силах сопротивляться новому органу. Также будет начисто убит его собственный костный мозг. Это будет длиться около двух недель, в течение которых любое соприкосновение с внешним миром для него смертельно. Теперь он практически зарождается заново.

Врач говорил обыденным тоном, слегка устало, а Костя все равно ничего не понимал. Застряли в голове лишь эти слова: «подавляет, убит…».

— А что потом? — вяло спросил он.

— Потом анализы, — ответил Попондопулос. — И если все будет хорошо — станем вводить препарат из плаценты брата. Затем начнется постепенное развитие в организме нового костного мозга.

— Можно мне пройти к нему? — попросил Костя.

— Нет, — отрезал врач. — Это невозможно. Любой микроб может его убить. Там абсолютно стерильно.

— Но я должен, должен!.. — отчаянно вырвалось у него. — Я должен ему сказать… Он обязан знать, что я — его отец.

— Он тебя все равно не услышит. Скажешь потом.

— А если… если… Какие у него шансы?

— Пятьдесят на пятьдесят, — прямо ответил врач. — Видишь ли, химиотерапия — штука совсем не безобидная. Она разрушает практически все внутренние органы. Мы никогда не знаем, чем может закончиться…

Попондопулос посмотрел на Костю, который не сводил глаз с мальчика, лежавшего за стеклом. Он ободряюще приобнял его за плечи и добавил:

— Ступай-ка ты в мой кабинет и выпей еще одну мензурку спирта. Я разрешаю.

Но Константин продолжал стоять неподвижно и отрешенно. Он ничего не слышал и почти ничего не видел. Только белое пятно впереди, которое то исчезало, то обретало четкие очертания — это было лицо сына. И еще ему чудилась далекая, тихая, непонятно откуда проникающая сюда музыка, сливающаяся с собственным шепотом…

Прошло два с половиной месяца, приближался Новый год. Будет ли он хуже или лучше — кто ж знает? Но люди всегда надеются и чего-то ждут. Загадывают желания, веселятся, пьют шампанское, поздравляют друг друга, стараясь обхитрить судьбу. Но каждый в конечном итоге получает все, что заслуживает. Возможно, иному кажется, что с ним обошлись не слишком справедливо, чего-то недодали или, напротив, много отняли по высочайшему указу из небесной канцелярии, но это не так. Там не ошибаются. Взяток не принимают. И воздают по делам и помыслам…

— Ну, ты собираешься? — раздраженно спросила Елизавета Сергеевна мужа, который продолжал смотреть телевизор. — Нас ведь ждут!

— Лизонька, может быть, не пойдем? — отозвался тот. — Поехали к ним завтра, первого января.

— Вот еще новость! — сказала она резко и выдернула шнур из розетки. — Там досмотришь свой цирк!

— Так ведь это Валера был с Милой, — вздохнул муж и стал покорно одеваться, менять домашние тапочки на ботинки.

Через час они уже были на месте и звонили в дверь. Открыла Наталья Викторовна в фартуке.

— Проходите, проходите, — радушно сказала она. — Сейчас будем накрывать на стол.

Петр Давидович вручил торт и шампанское.

— А где — все? — спросил он, оглядываясь.