Ева Модиньяни - Корсар и роза

Эрминия нехотя повиновалась. Эльвира вытянулась на постели. Она так устала, что, казалось, не в силах была подняться, но ей непременно нужно было переговорить с Леной.

— С сегодняшнего дня ты начнешь готовить свое приданое. Конопля у нас есть, так что прямо сейчас принимайся за работу, — объявила Эльвира.

— Хотите выдать меня замуж? — встревожилась девушка.

— Чем раньше ты обзаведешься мужем, тем будет лучше для тебя.

— Я не хочу выходить замуж, — запротестовала Лена, глядя на мать с хорошо знакомым той упрямым выражением.

— Но и принять постриг ты тоже не хочешь. Женщина нуждается в защите. Или монастырь, или замужество, — заметила Эльвира.

— Я уродина. Никто не захочет меня взять, — сказала Лена. Ей очень хотелось, чтобы ее наконец оставили в покое.

— Это неправда, Маддалена. Ты не уродина, — возразила Эльвира. — Богом тебе клянусь, я правду говорю. Ты очень похожа на мать моего Пьетро, упокой господь ее душу, прямо вылитый портрет, а уж она-то была настоящей красавицей.

— Вы же мне сами твердили, что краса как роса, — напомнила Лена.

— Это чтоб голова у тебя не закружилась. Нехорошо, если девушка возомнит о себе бог весть что, — ответила мать, с беспокойством разглядывая свою странную дочку, длинную и тощую, как жердь, вечно растрепанную, лишенную малейших намеков на кокетство.

— Значит, вы уже нашли мне мужа. Разве не так? — спросила Лена.

— Посмотрим, там видно будет. Поговорим об этом, когда придет время, — уклонилась от ответа Эльвира.

— Могу я хотя бы узнать, о ком речь?

— Нет! — решительно отрезала мать.

Лена в два шага пересекла комнату, распахнула дверь, кубарем скатилась по ступеням лестницы и, как фурия, пронеслась по двору, направляясь к саду, где уже начали поспевать персики. Бегом миновав пшеничное поле, Лена помчалась по узкой и пыльной межевой дорожке, обозначавшей границу земельного надела семьи Бальдини.

Малиновка выпорхнула из кустов и, мягко шелестя крыльями, уселась на ветку дикой вишни. Лена остановилась. Осмотревшись, она села на теплую, сухую землю подальше от зарослей крапивы.

Ей необходимо было многое обдумать, попытаться понять, правда ли что-то изменилось в ней самой теперь, когда пришли столь долгожданные и пугающие перемены в ее теле. Безусловно, это событие влияло на всю привычную ее жизнь. Теперь ей придется прясть и ткать. Во время менструации женщинам не полагалось работать в огороде: согласно поверью овощи, обработанные руками женщины в этот период, непременно должны были засохнуть. Запрещалось доить корову: молоко могло скиснуть. Нельзя было мыться холодной водой: это привело бы к прекращению выделений. Нельзя было и горячей: могло открыться сильное кровотечение. По той же причине приходилось ждать, пока суп остынет, и есть его чуть теплым. В «тяжелые дни» дозволялось только прясть и ткать, готовить приданое к свадьбе. Уставшим во время работы разрешалось даже посидеть в тенечке на крыльце, чтобы дать отдых заболевшей спине.

Словом, месячные регулировали жизнь женщины, на этот счет имелся целый свод неукоснительно соблюдавшихся правил. Их придерживались все женщины в доме, и Лене они тоже были хорошо известны. «Проклятие кровью» воспринималось женщинами как благословение по двум причинам: оно давало освобождение от тяжелой работы в поле, а также означало, что они не беременны.

Из густых зарослей ежевики, тесным кольцом обступивших низкорослое деревце остролиста, на нее смотрели настороженные глазки ежика. Лена протянула к нему руку, и зверек тотчас же свернулся в тугой колючий шар, ощетинившись множеством иголок. Решив пощекотать ежа, Лена отломила ореховый прут, и две красные с черным бабочки-крапивницы, потревоженные ее движениями, вспорхнули и улетели прочь. Пчела покинула благоухающую лиловую чашечку полевого вьюнка, а по босым ногам девушки проскользнула юркая ящерица.

Кипение жизни в девственной деревенской тишине наполнило ее сердце каким-то незнакомым чувством, которому она не могла подобрать названия. Неведомое ранее волнение стеснило ей грудь и разрешилось тихими, сладкими, облегчающими душу слезами. Лена плакала, сама не зная почему.

Наплакавшись всласть, она вытерла лицо руками, нарвала одуванчиков и, сплетя венок, водрузила его на свои иссиня-черные волосы. Тут она спохватилась, что надо бы отыскать оставленные на берегу Сенио сабо. Девушка поднялась с земли и направилась к речке, опасаясь новой встречи с молодым незнакомцем и в то же время втайне мечтая застать его на том же месте. Уж на этот раз она не убежит. Сабо все еще были там, где она их оставила. В каждый из башмаков кто-то вставил по цветку шиповника. Лена огляделась вокруг, но никого не увидела. Тогда она собрала подаренные ей дикие розочки, сунула ноги в башмаки и медленно направилась обратно к дому.