Джулиет Мид - Капкан любви

— Чудесно. Девятнадцатая Финсбари-сквер, пять тридцать дня. Жду с нетерпением.

— Я тоже.

На другой стороне Лондона, в зеленом парке Ноттинг Хилл Гейт, симпатичная молодая женщина в потрепанной блузке и обрезанных до колена джинсах лежала на траве и бесцельно перелистывала страницы журнала. Ей было лень даже читать. Англия наслаждалась необычно жарким, словно в Индии, летом, солнце просвечивало сквозь деревья, ласково облизывая голые ноги и плечи женщины и клоня ее ко сну. С противоположной стороны Стэнли Гарден были слышны обычные для Лондона звуки — детские голоса, шум транспорта, приглушенный ритм рок-музыки, доносящейся из открытого окна, крикливый голос соседки, подзывающей собаку…

Тедди заставила себя шевельнуться. Был почти полдень — самое время сделать что-нибудь полезное. Она уселась, достала флакон с маслом для загара, натерла им свои голые ноги — щедро, как указано в инструкции — и вновь разлеглась на траве с чувством удовлетворения. Она почти заснула, когда нервно жужжащий переносный телефон вернул ее назад в бодрствование.

— Алло? Ох, Чарли, дорогой! Я так рада, что это ты! Я просто не в силах разговаривать с кем-то еще. Я лежу в парке и чувствую себя такой ленивой и размякшей, а день такой чудесный, — прощебетала она и наконец спросила: — Почему ты позвонил? В чем дело?

— Тедди, глупышка, ты же сама недавно звонила мне и оставила сообщение, чтобы я срочно тебе позвонил.

Ее мягкий воркующий смех зажурчал в телефонной трубке.

— Солнце, наверное, напекло мне голову! Конечно, я звонила тебе! Я хотела позвать тебя на ужин. Завтра. Майк пригласил свою знакомую из Штатов, с ужасным акцентом, и я подумала, не поужинать ли нам вчетвером — ты знаешь, что я не слишком люблю и умею готовить, но сделаю что-нибудь простенькое. Мне кажется, она подойдет тебе — долговязая такая, разбитная американка… Я с ней еще не встречалась, и ты ее не знаешь, но вдруг это начало чего-нибудь замечательного, для тебя — и для нее, конечно. Она, может быть, не слишком хороша для тебя, да кто хорош, дорогой…

Чарльз прервал поток ее слов, зная по длительному опыту, что Тедди может часами говорить не останавливаясь.

— Я с удовольствием приду. Как насчет восьми вечера?

— Ох, постарайся прийти пораньше, я хочу поболтать с тобой чуть-чуть…

— Постараюсь. Я должен идти, Тед — на рынке очень беспокойно. До завтра.

Чарльз повесил трубку. Улыбка не сходила с его губ, пока он думал о Тедди Винингтон.

В маленьком отеле на Лефт Банк в Париже Джек Делавинь поставил свой саквояж на кровать и начал вынимать вещи. Приезжая в Париж, он всегда останавливался в «Сен-Симоне», частично по сентиментальным причинам, частично оттого, что терпеть не мог просторных, шикарных отелей, любимых его партнерами — несравненный «Георг V», «Бристоль», даже «Маврикий» стали центрами съезда новоявленных руководителей бизнеса. Кроме того, в «Сен-Симоне» он не опасался столкнуться с коллегами или клиентами и имел возможность остаться наедине со своими мыслями.

Джек вынул несколько рубашек и галстуков, необходимых для этой трехдневной поездки. У него оставался час до встречи с инвестиционным директором «Парибас». На дне саквояжа Джека лежала маленькая фотография в серебряной рамке. Если взглянуть поближе, фотография выглядела старой и затертой, она была черно-белой и сильно измятой, с подтеком слезы на одном из углов, но рамка ярко блестела. Ее часто и любовно чистили. Джек взял фотографию, присел на кровать и погрузился в мысли, безотрывно глядя на снимок. Наконец он поставил фотографию на столик у кровати, опустил голову на руки и прикрыл глаза ладонями, видя одну лишь тускло-красную темноту. Этим он надеялся избавиться от образа, который так преследовал его.

Алекс Фицджеральд на многих наводил страх божий. Фактически, многие из тех, кто встречался с ним, втайне подозревали, что он и есть Бог. Но если бы вдруг он оказался не Богом, по следующей общеизвестной версии он считался дьяволом. Мало кто из сотрудников не глядел украдкой на ноги Алекса, когда тот стоял в снегу… что-то уж очень быстро таял снег. Как один из старших партнеров «Стейнберг Рот» в Европе, он не имел себе равных по влиянию на деловой и финансовый мир и следил, чтобы об этом не забывали.

В эту пятницу он с утра вел себя, как больной медведь, оглашая ревом офис и рыча на свою многострадальную секретаршу Луизу. Все жалели Луизу, дивясь, как она терпит его безграничную энергию и исключительную требовательность. Луиза, тем не менее, шесть лет проработала у Фицджеральда, и знала, что подобная демонстрация дурного нрава ничем не грозит. Она гораздо больше боялась Алекса, когда тот бывал молчалив и холоден. Укус Алекса Фицджеральда был хуже, куда хуже его лая.