Нора Робертс - Женская месть

– Вы останетесь здесь, – резко ответил он.

Девочка была еще слишком юной, но продолжала упорствовать тогда, когда другие давно бы уже сдались.

– Еще не поздно. Солнце ведь еще не село. Бабушка говорила мне, что вечером в Париже кипит жизнь и многое можно увидеть.

Очень редко она осмеливалась заговаривать с отцом, но еще реже он снисходил до того, чтобы ее выслушать.

– Ты останешься в гостинице, – повторил Абду, останавливаясь перед дверью спальни. – Учтите, вы здесь только потому, что я разрешил.

– Почему ты это сделал?

Девчонка имела наглость спрашивать, и он прищурил глаза.

– Почему, тебя не касается. Но будь спокойна, если будешь напоминать мне о своем присутствии слишком часто, я избавлюсь от тебя.

– Я кровь от крови твоей, плоть от плоти, – тихо сказала Адриенна. – Почему ты меня ненавидишь?

– Ты еще и плоть от ее плоти.

Абду повернулся, чтобы открыть дверь, и в этот момент из спальни появилась Фиби. На ее щеках горел яркий румянец, глаза возбужденно блестели – она была похожа на лань, почуявшую опасность.

– Абду, ты хотел меня видеть? Мне надо было принять ванну с дороги.

Муж заметил нервозность жены. Ощутил запах страха. Ему было приятно, что она не чувствует себя в безопасности, даже находясь в другом государстве.

– Завтра я буду давать интервью. Мы позавтракаем здесь, в отеле, в девять часов утра в обществе репортера. Оденься соответственно случаю и приодень дочь.

Фиби бросила взгляд на Адриенну.

– Хорошо. А потом мне хотелось бы пройтись по магазинам, может быть, сводить Адриенну в музей.

– Между десятью утра и четырьмя дня ты вольна заниматься чем хочешь. А потом ты будешь мне нужна.

– Спасибо тебе. Особенно за возможность посмотреть Париж.

– Следи, чтобы девочка не распускала язык, иначе она увидит Париж только из окна.

Когда он ушел, Фиби вздохнула с облегчением.

– Эдди, пожалуйста, не серди его.

– Чтобы его рассердить, достаточно уже того, что я существую.

Увидев слезы на глазах дочери, Фиби нежно обняла ее.

– Ты еще слишком молода, – сказала она, качая девочку на коленях, – а уже так много пережила. Обещаю вознаградить тебя за все это.

Фиби посмотрела куда-то поверх головы Адриенны, и глаза ее приобрели жесткое выражение.

– Клянусь, я сделаю все, чтобы ты забыла свое горе.

Адриенна никогда еще не ела в обществе отца. Боль, которую он причинил ей накануне, быстро развеялась, и она с жизнерадостностью, свойственной ее возрасту, принялась мечтать о том, как проведет свой первый день в Париже.

Девочка была несколько разочарована, что им принесли завтрак в номер, но ничего не сказала. Ей нравились ее новое синее платье и пальто, поэтому жаловаться не приходилось. Вскоре появилась женщина-репортер, и их парижская неделя началась.

– Я очень рада этому интервью, ваше величество, – проговорила журналистка, уже очарованная Абду, и села за стол с ними вместе.

Адриенна сложила руки на коленях и пыталась не пялить глаза на нее.

У журналистки были длинные прямые волосы цвета спелого персика, а ногти на руках красные, как и губы. Платье того же цвета плотно облегало ее стройную фигуру. Когда женщина села, юбка высоко задралась на бедрах. Говорила она по-английски с сильным французским акцентом, раскатисто произнося «р». Адриенне женщина показалась столь же экзотичной, как какая-нибудь птица из джунглей, и столь же притягательной.

– Для нас это особенное удовольствие, мадемуазель Грандо.

Абду сделал знак, чтобы подавали кофе. Слуга тотчас же подскочил к столу.

– Надеюсь, вы приятно проводите время в Париже.

– Я всегда рад быть в этом прекрасном городе.

Абду улыбнулся такой улыбкой, какой Адриенна никогда не видела на его устах. Он показался ей доступным и обаятельным человеком. Однако на свою дочь он взглянул так, как будто она была пустым местом.

– Моя жена и я с нетерпением ждем сегодняшний бал.

– А парижское общество ждет не дождется возможности приветствовать вас и вашу очаровательную жену. – Мадемуазель Грандо повернулась к Фиби: – Почитатели вашего таланта очень взволнованы. Они считают, что вы покинули их ради любви.

Фиби улыбнулась, но кофе, который она пила, вдруг показался ей горьким и обжег горло. Сейчас она отдала бы все свои драгоценности за глоток виски.

– Все, кто был когда-нибудь влюблен, поймут меня, – через силу улыбнулась Фиби.

– Смею ли я спросить вас, не жалеете ли вы о том, что распростились с такой блестящей карьерой в кино?