Жозефина Харт - Крах

Красота детей внушает нам тревогу. В ней есть некий избыток, создающий родителям лишние проблемы. Большинство отцов хотели бы видеть своих дочерей привлекательными и мужественными сыновей. Но истинная красота приводит их в замешательство. Подобно гениальности мы предпочитаем наблюдать ее в других семьях.

Миловидность и элегантность Мартина смущали меня. Его повышенная сексуальность была так очевидна, что было непонятно, как могут его приятельницы не замечать этой опасности. Длинной вереницей являлись девушки на воскресные ленчи и случайные вечеринки, где мы с Ингрид их наблюдали. Выяснилось, что мой сын сексуально довольно неразборчив и вполне равнодушен к обращенным на него любовным взглядам. Все это развлекало Ингрид. О себе я этого сказать не мог.

Его отношение к жизни наводило на меня уныние. Медициной он не интересовался, политикой тоже. Решил стать журналистом, — как мне казалось, чтобы оставаться сторонним наблюдателем. Свою карьеру Мартин планировал совершенно самостоятельно, не вводя в заблуждение ни себя, ни нас.

Он вскоре получил работу в местной газете, где, как это ни забавно, оказался политическим обозревателем. А в двадцать три года уже был младшим журналистом во «Флит-стрит», одной из основных лондонских газет. Оставил ту небольшую квартиру, которую мы снимали для него, и обосновался где-то в другом месте.

Ингрид была довольна его успехами и склонностью к холостяцкой жизни. Это очень льстило ее самолюбию, особенно если представлялся случай сравнить Мартина с очень инфантильными сыновьями наших друзей. Для меня он оставался загадкой. Иногда, глядя на него, мне приходилось напоминать себе, что он мой сын. Он возвращал вопросительные взгляды и улыбался. Я чувствовал, что мое представление о Мартине лишь до какой-то степени верно.

Отношения с Салли складывались лучше. Она выросла серьезной, милой девушкой. При довольно скромных способностях к живописи она развила их в неплохое дарование. В результате ей предложили должность младшего сотрудника отдела дизайна в одной издательской компании.

Наш брак с Ингрид оказался вполне удачным, это было ясно. Я был преданным, если не влюбленным мужем, и к детям относился ответственно и нежно. Пока они взрослели, я мог быть им надежной опорой. Мое честолюбие к тому времени было уже достаточно удовлетворено. У меня был весьма недурной доход, позволявший обходить все финансовые затруднения.

Разве это не было счастьем?

Я повиновался принятым в обществе законам и был вознагражден.

Четкая цель, немного удачи, и к пятидесяти годам я мог с уверенностью сказать, что достиг всего, чего желал.

Я иногда разглядывал на старых фотографиях улыбающиеся лица жертв, тщетно пытаясь обнаружить хоть какой-нибудь знак, что они предчувствовали. Казалось, они должны были знать с точностью до дня, до часа свой срок, конец жизни в автомобильной аварии, в авиационной катастрофе или в семейной трагедии. Но я не мог разглядеть на их лицах печати знания. Ничего. Их безмятежность — страшное предостережение всем нам. «Нет. Я ничего не знал. Так же, как и ты… Ничто не предвещало». — «Я погиб в тридцать… Я тоже рассчитывал свою дальнейшую жизнь». — «Моя жизнь оборвалась так рано, в двадцать. А я мечтал о будущем, как и ты, гулял среди роз вокруг коттеджа. Это случилось со мной, но могло и с тобой. Почему нет? Почему я, а не ты. Почему?»

Я знаю, что с каждой фотографии этого времени мое самоуверенное, холодное, странно незнакомое лицо будет пристально вглядываться в ваше. Лицо человека, которого я больше не понимаю. Как будто сохранился мост, соединяющий меня с ним. Но другого берега нет, он исчез, как остров, поглощенный морем. Во время отлива могли быть видны над водой маяки, и это все.

— Она выглядит старше тебя. Сколько ей лет?

— Тридцать три.

— Мартин, но между вами целых восемь лет разницы.

— И что из того?

— Ничего. Просто она на восемь лет старше тебя.

— О ком это вы говорите? — спросил я. Мы были на кухне.

— Об Анне Бартон, последней подруге Мартина.

— О, что-то новенькое, не так ли?

— Господи. Вы, похоже, решили сделать из меня Казанову.

— А разве это не так?

— Нет — Голос Мартина прозвучал довольно печально. — А если это и было так, то давно прошло. Во всяком случае, я не встречал никого, кем бы мог дорожить.

— А она?

— Кто?

— Эта Анна Бэртон.

— Бартон. Анна Бартон. Мы знакомы несколько месяцев. Она значительней других.