Светлана Макаренко-Астрикова - Дважды любимый

— Конечно, доктор. В сентябре у нас назначена консультация профессора — офтальмолога в клинике в Италии.

У молоденькой докторши чуть заметно дернулась бровь.

— Чем же наши специалисты Вам так не понравились?

— Ничем. — Турбин развел руками и ослепительно, примиряюще улыбнулся. — Просто у нас контракты, выступления за границей… Об этой консультации заранее была договоренность в филармонии Чехии.

— Счастливцы! — Врач опять вздохнула. — А я дальше Азова нигде не была. И в отпуске не была уже три года. Бежим, бежим, а куда? В пески?

— В вечность доктор, в вечность.

— Да. Под звуки Шопена. — Никита в изумлении воззрился на молодую докторшу.

— К чему такой трагизм в столь очаровательном возрасте?

— Вы меня не поняли, господин Турбин. Мне, действительно, нравится Шопен. Особенно — ноктюрны и вальсы. Когда мне грустно, я играю Шопена… Как смешная хроморучка, но играю. А этот вечный траурный марш написал не он. Я так думаю. Он не мог. Был очень жизнелюбив. Вместо него это писал некий «черный человек». У каждого из нас он есть, ведь правда?

— Интересная версия. — задумчиво произнес Никита. — Не слышал раньше такую. — Он внимательно посмотрел на врача «Скорой». Прислушался к легкому шуму, доносившемуся из прихожей. Уже почти сорок минут они беседовали с нею за столом крохотной светлой кухни, наедине, за закрытой плотно дверью, но она все никак не решалась сказать ему что то главное. Серьезное. Тревожное. Наплывающее, как туча, на светлые, солнечные пятна, блики, заливающие пол, гладкую белую поверхность кухонного столика, подоконник, стены. С улицы, сквозь приоткрытую оконную раму, доносился гомон детворы, шум машин, удары мяча на волейбольной площадке в глубине двора. Обычные звуки обычной жизни. Они оба, внутренне напрягшись, прислушивались к ним, не решаясь оборвать затянувшуюся паузу. Но Турбин все-таки решился переплыть холодную реку молчания первым.

— Вы что-то хотите мне сказать, доктор? Еще что-то важное? Но никак не решитесь. Я вижу. Прошу Вас, не тяните. Тугая струна может лопнуть, как говорят у нас в оркестре.

Вместо ответа доктор задала встречный вопрос:

— Скажите, та женщина, в другой комнате, мать Вашей супруги, она… Раньше за нею наблюдалось такое?

— Что именно?

— Ну, бессвязная речь, почти бред, лихорадка, беспокойство, а потом вдруг — полная кататония?

— Что это такое? — Не понял Никита. — Простите, но я ведь не медик.

— Длительная неподвижность, оцепенение, состояние ступора. Как сейчас.

— Нет, нет, что Вы! — он пожал плечами. — Она всегда была спокойной, выдержанной, собранной и энергичной. Внешне же — никаких лишних эмоций, хотя ее очень удручала неспособность дочери видеть…

— Тогда все таки можно предположить, что это временное явление, на почве сильного эмоционального потрясения. Некий шок.

И он пройдет. Сейчас я вколола ей сильное снотворное. Она может сутки проспать спокойно, и уже завтра к обеду, очнувшись, ничего не вспомнить. Но все может быть и по иному. Нужно наблюдать. Быть готовыми ко всему. Пограничные состояния психики всегда вредны и непредсказуемы, Вы же понимаете. К ней, образно говоря, пришел ее «черный человек» и ближайшие часы решат, возьмет ли он над нею полную власть…

— Черт возьми, доктор, что же, совсем нет надежды? — Турбин сжал ладонями виски.

— Я так не говорю. Будем ждать. На столике в гостиной я оставила лист. На нем записан номер, по которому можете вызвать бригаду специалистов. На крайний случай. Я думаю, что Вам только придется завтра к обоим Вашим дамам просто пригласить участкового терапевта. — Синеглазая эскулапша, улыбаясь, поднялась с табурета. — Но не морочьте голову сбором анализов и прочей чепухой, которую, знаю, Вам тотчас предложит вечно паникующий и практикующий участковый врач. Пусть Ваша супруга просто отдыхает и не напрягает глаза. Хотя бы дней пять. Жажду познания мира оставьте на потом, хорошо? Тем более, что Вы вскоре собираетесь уезжать… Я — тоже. Мы и так задержались здесь дольше, чем нам положено, извините. — Врач протянула Киту сложенную дощечкой ладонь с чуть поднятым вверх большим пальцем. Он крепко пожал ее:

— Я Вас провожу. — Они вдвоем вышли в прихожую, где уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу фельдшер — практикант, молоденький, тонкожилый студентик с несоразмерно большими руками и коротко остриженной головой.

— Марта Федоровна, ну у нас же еще три срочных, Вы что?! — вспыхнул он, напряженно вертя тонкой шеей и перекладывая тяжелый металлический бикс из одной руки в другую. — Не успеем по таким колдобинам. Диспетчер уже собачилась два раза по мобиле, надоела!