Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый

— Зайду. Но ненадолго.

— Хорошо. Тебе что на ужин готовить?

— Все равно.

Анна Анатольевна кивнула и скрылась за дверью. Женька вынул из кармана связку, на которой болталось сразу два ключа: один от своей квартиры, другой от соседкиной, данный ей ему собственноручно. Открыл замок, зашел в прихожую. Привычно принюхался, но сегодня хлоркой воняло не так яростно, как всегда. Из комнаты матери не доносилось ни звука.

Он разделся, повесил куртку на крючок, пригладил волосы. И тут заметил, что на тумбочке у зеркала нет телефона. Интересное дело, куда это мать его задевала?

Женька решительно распахнул дверь в комнату и увидел Зинаиду, сидящую с трубкой на кровати. Лицо ее сияло. Она слушала, и кивала головой, не произнося в ответ ни звука.

— С кем это ты? — удивленно проговорил Женька.

Никаких друзей-приятелей у матери, разумеется, не водилось. Может родственники из Челябинска позвонили?

— Тише! — Зинаида замахала на него рукой, и поудобнее устроила свое громоздкое тело на постели. — Мешаешь.

— Да кто это? — рассердился он. — Говори сейчас же.

Физиономия Зинаиды расплылась в улыбке.

— Отец.

— Что?!

Женька застыл на пороге.

— Что еще ему надо? Какого черта?

— Женька-а, — жалобно заныла мать. — Я из-за тебя не слышу!

— Вот и хорошо. Вешай трубку, немедленно. Вешай, я сказал! — он сделал угрожающее лицо и шагнул к ней.

— Не-ет! — Зинаида отчаянно замотала головой.

Женька остановился. Он знал, что последует дальше: мать начнет вопить, как резаная. Его трясло от злости.

— Чего он лезет? Сто лет не появлялся, а теперь вдруг ему пообщаться захотелось! Гад. — Женька с силой хлопнул дверью и прошагал в кухню.

Налил под краном чайник, бухнул его на конфорку. С размаху пнул ногой табурет. Тот с грохотом полетел на пол, утратив при падении одну из ножек.

Все одно к одному! Куда ни сунься — везде он. И Женя… что же она не звонит-то?!

В коридоре зашлепали шаги. Мать вернула телефон на место и робко заглянула в кухню.

— Наговорилась? — устало произнес Женька.

— Да. Обещал приехать ко мне.

— Ну, это только через мой труп, — заверил он хладнокровно.

Зинаида ничего не ответила, быстро нагнулась, сколупнула с линолеума случайно налипший комок грязи и убралась восвояси.

Женька поднял табурет, привинтил отвалившуюся ножку, перевернул его и сел к столу. Чайник кипел и посвистывал, но ему не хотелось ни есть, ни пить. Он сидел и ждал. Ждал, что Женя угадает его молчаливую мольбу и позвонит. И дождался. Освобожденный Зинаидой аппарат залился трескучим звонком.

Женька пулей вылетел из-за стола и рванул в прихожую. Схватил трубку. Хотел произнести «Пичужка» и не решился. Тихо спросил:

— Жень, ты?

— Это не Женя, — отозвался в ответ веселый голос.

Через три дня «Орфей» уехал. Перед самым отъездом Жене позвонил Санек.

— Женечка, как ты?

— Все в порядке, Саня.

— Маме лучше? — в его голосе слышалось искреннее волнение.

— Пока что нет. Но врачи говорят, что должна пройти хотя бы неделя.

— Если хочешь, я могу остаться с тобой, не поехать.

— Что ты! Я со всем справляюсь одна.

— Ну, как знаешь. Мне жаль, что мои прогнозы насчет вас с Жекой не оправдались. Придется вам мириться после поездки.

— Придется. — Женя вздохнула. Поколебалась немного и прибавила. — Ты там… приглядывай за ним.

— В смысле? — не понял Санек.

— Ну, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей. Он же без башни, тем более злится на меня невесть за что.

— Ясно, — проговорил Санек. — Постараюсь выполнить твою просьбу.

Женя подумала, что его самоотверженность и преданность достойны восхищения. И еще, что когда она увидела его в первый раз, то никак не ожидала такого рыцарского поведения.

— Спасибо, Санечка, — тепло поблагодарила она.

— Не за что, Женечка, — усмехнулся Санек. — Маме передавай огромный привет. Когда вернусь, обязательно навещу ее.

— Хорошо, передам. Целую тебя.

— И я тебя.

Они расстались. Женя физически ощущала наступившее одиночество. Она представляла себе, как ребята едут в поезде, как веселятся, прикалываясь друг над другом, как ругается Лось, стараясь казаться суровым. Еще она представляла себе Женьку, сидящего где-нибудь в дальнем углу, либо спящего, либо взирающего на происходящее вокруг с отрешенным видом.

Как замечательно было бы оказаться там — вместе со всеми, но ничего не поделаешь, сама виновата. Надо было молчать и дальше насчет Столбового, мать продолжала бы оставаться в счастливом неведении. И все было бы в порядке.