Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый

— Вот бы тебе когда-нибудь там поторчать, — вздохнула Анна Анатольевна.

— Очень надо.

— Знаю. Тебе ничего не надо в отличие от всех нормальных людей. Была бы я на месте Жени, я бы давно поставила на тебе крест.

— Она и так его поставила.

По Женькиному тону Анна Анатольевна поняла, что это не просто треп. Видимо, что-то произошло за эти дни. Что-то такое, о чем он ей не рассказал. Она настороженно глянула на него.

— Ты… ты говорил с ней?

— Нет. Она сама.

— Что сама?

— Сама. Подходила на позапрошлой репетиции.

— И что? — с надеждой спросила Анна Анатольевна.

— Да ничего. — Женька уставился себе под ноги.

— Как ничего? Такого быть не может. Не морочь мне голову, пожалуйста. Ты извинился перед ней?

— С чего это я должен извиняться?

— Опять двадцать пять! — Анна Анатольевна с досадой хлопнула в ладоши и остановилась. — Нет, тебя вправду нужно лечить. В больницу положить, как твою мать. Может есть какие лекарства, которые помогают в таких случаях?

— Нет никаких лекарств. Пошли, а то пропустите свой фильм. — Женька нетерпеливо потянул ее за рукав.

— Нет, ты подожди, — уперлась она. — Давай, выкладывай, как все было! Снова ей нахамил, да?

— Нет! Просто сказал, что подумаю.

— Подумаешь?! Да над чем тут думать, солнце мое?

— Есть над чем. Я еще окончательно ничего не решил. Может, я и не смогу, если она будет… с ним.

— Господи, какая тебе разница? Это ведь ее дело, ее учеба, она на это силы тратила в течение пяти лет. Пусть себе защищает диплом под руководством твоего отца — это же не означает, что она с ним будет спать!

— Вообще-то, она сказала, что не станет больше с ним заниматься, — неожиданно проговорил Женька. Помолчал секунду и прибавил: — Если я правильно понял.

Анна Анатольевна смотрела на него, раскрывши рот.

— Ты… издеваешься надо мной? Да?

— Нет. Я просто не верю ей. Не может быть, чтобы она так сразу отказалась.

— Болван ты! Еще как может быть! — Анна Анатольевна резко развернулась и засеменила вперед, в темень.

Женька постоял, потом двинулся следом за ней. Она шла, не глядя на него больше, всем своим видов выражая высшую степень осуждения. Они доковыляли до остановки, сели в автобус.

— Я не знаю, что с тобой делать, — устало проговорила Анна Анатольевна. — Любому терпению рано или поздно приходит конец. Помяни мое слово, когда ты, наконец, соберешься что-либо предпринять, будет поздно. Столько раз обижать человека нельзя — последствия получатся самыми печальными.

— Я ее не обижал.

— Еще как обижал. Сам говоришь, что Женя поставила на тебе крест. Значит, прекрасно понимаешь, что натворил.

— Я вовсе не поэтому так говорил.

— А почему?

— Потому, что она общается с Крашевниковым.

— Женя? С Крашевниковым? Не говори глупости. Я не видела, чтобы они были вместе.

— Зато я видел.

Автобус остановился у метро. Анна Анатольевна и Женька присоединились к толпе, которая текла в подземный переход.

Пожилая концертмейстерша молчала, погруженная в свои мысли. Странная молодежь пошла нынче. Вроде бы все такие продвинутые, современные, зубастые, знают свои права, и палец им в рот не клади. И в то же время какие-то они все инфантильные. Сущие дети. А ведь лет обоим Женям не так уж и мало. Сама Анна Анатольевна в девятнадцать окончила музыкальное училище и уехала по распределению в крошечный волжский городишко. Преподавала в клубе, театр организовала, они там целые оперы ставили. Никто ей не помогал, все сама: и педагог, и настройщик, и режиссер в одном лице. А потом влюбилась в парня, тот в клубе осветителем работал. Поженились, жили душа в душу, хотя и разные были: он деревенский, она городская, да еще столичная штучка. Разборками заниматься просто-напросто времени не было, каждый работал по десять часов в сутки. Пятнадцать лет, как один день промелькнули, а потом умер ее Боря. Сгорел от рака, не помогла ни операция, ни заграничные лекарства, на которые ухлопали все сбережения. И осталась Аня одна — ребеночек у них отчего-то не получился. Вернулась в Москву, в мамину квартирку, устроилась на работу. Так больше и не встретила никого, кто бы стал ей дорог, как Боря. Растила соседкиного сына, как своего собственного, а вырастила не пойми кого. Разве у них с Борей так было — чтобы не верить друг другу, ревновать попусту, подозревать Бог знает в чем? Да они каждой минуте радовались, что были вместе, сообща откладывали жалкие свои копейки, покупали друг другу трогательные подарки — то, что завозили в их сельпо…