Татьяна Бочарова: Мой суженый, мой ряженый

— Ты из дому звонишь? — спросила Женя.

— Нет. Из приемного.

— Я все-таки приеду. Скажи адрес.

Инга послушно назвала станцию метро и улицу. Женя быстро записала. Повесила трубку, обернулась и вздрогнула: рядом стояла мать.

— Поехали вместе. Я знаю, где это.

Они ничего больше не сказали друг другу. В полной тишине оделись, заперли пустую квартиру. Потом так же молча ехали через весь город. Женя искоса смотрела на мать, силясь уловить в ее лице следы тревоги, но та выглядела спокойной. И Женя тоже успокоилась, решив, что Инга по молодости и неопытности сгустила краски.

Отца она больше никогда не увидела. Он умер в тот же вечер — после операции образовался тромб, закупорив сердечный сосуд. До самой смерти он находился в сознании, но к нему никого не пустили: ни Женю, ни ее мать, ни рыдающую, обезумевшую от горя Ингу.

После его смерти Женя мучительно вспоминала их последний разговор по телефону. Свой глупый и жестокий вопрос по поводу Инги. Горечь в отцовой усмешке. Она должна была успеть сказать, что простила его. Должна была успеть! Но не успела. А вместо этого продемонстрировала в очередной раз, что по-прежнему ревнует его и злится…

…Женя прервала поток грустных воспоминаний и глянула в окно: они почти приехали, их остановка была следующей. Она потормошила разомлевшую от духоты, сонную Любу.

— Хватит мечтать. Пора пробираться к выходу.

Та кивнула и двинулась вперед.

Вагон плавно затормозил, девушки сошли на тротуар, с облегчением вдыхая свежий воздух.

— Сколько времени? — спросила Люба, доставая из сумочки пудреницу.

— Половина одиннадцатого.

— Наши, небось, уже все в сборе. Сейчас глянем, к кому нас распределили на преддипломную, и поедем тусить.

Списки с распределением на преддипломную практику должны были выверить еще вчера, и Женю очень занимал вопрос, к кому она попала. Хорошо бы — к Носову или Григорянцу. Оба считаются отличными преподавателями. Григорянц, правда, совсем молодой, но, тем не менее, очень перспективный. По прикладной математике Женя одна из самых сильных в группе, по идее, он должен быть не против курировать ее. А Любку наверняка запихнут к Перегудовой — ей вечно сваливают двоечников, благо она все равно две недели из четырех ежемесячно проводит на больничном.

Размышляя подобным образом, Женя вошла вслед за подругой в институтский дворик. Неподалеку от крыльца курила компания парней. Один из них, долговязый и лохматый очкарик, приветственно помахал девушкам рукой.

— Ну, наконец-то! Что так долго? Мы вас заждались.

— Трамвая не было, — весело объяснила Люба, подходя ближе. — Здорово, Костик!

Она и лохматый поцеловались в щечку. Затем Люба чмокнула поочередно всех остальных парней. Долговязый Костик горячо обнял Женю.

— Выглядите блестяще. Хоть сейчас на подиум. Как отдыхалось?

— Хорошо. — Женя сдержанно улыбнулась. — Вы списки видели?

— Да. Я у Носова. Пашок с Гогой у Григорянца. Любашка и Соня у Перегудовой.

— Так я и знала! — недовольно протянула Люба. — Как всегда, подфартило.

— Да ладно тебе, — утешил ее румяный, светловолосый толстяк, стоявший сбоку от Костика, — Перегудова совсем неплохая тетка, и работой перегружать не будет. Моя сеструха у нее курсовую писала, осталась довольна. Правда, она на девятом месяце была. — Толстяк захохотал, довольный своей остротой, и облапил Любу пониже талии. Та добродушно усмехнулась и скинула его руку.

— Заткнись, Вовик, а то в лоб дам.

— А я у кого, не видел? — спросила у Костика Женя.

Тот пожал плечами.

— Точно, что не у Носова. У него всего трое — кроме меня еще Никита и Галка Соболева.

— Может, у Григорянца?

— Не помню. Чем гадать, ты сбегай да посмотри. Потом возвращайтесь, сходим в кафешку.

— Правда, пошли. — Люба, которой надоело отбиваться от липнущего к ней Вовика, ухватила Женю под локоть и потащила к лестнице.

Девушки поднялись на третий этаж, где находился деканат. На щитке висели отпечатанные на компьютере листки с фамилиями.

— Ну вот, гляди. — Люба принялась водить пальцем по строчкам. — Паршин, Непомнящий, Кудинов — у Чибисова. Шарапов, Соболева, Романов — у Носова… Анисимова, Чакина, я то есть, — у Перегудовой. Литовченко, Мирзоев — у Григорянца. — Она дошла до конца страницы. — Здесь тебя нет. Посмотрим дальше.

Женя сама уже внимательно изучала оставшиеся листки. Перед ее глазами одна за другой мелькали знакомые фамилии, однако отыскать среди них свою ей не удавалось. Она прочла списки до конца.