Сара Джио - Фиалки в марте

— Что, Эллиот? Что она сделала?

По лицу Эллиота струились слезы.

— Было темно, очень темно. И еще туман. Густой туман.

— Эллиот, пожалуйста, не отвлекайтесь, — медленно произнесла я.

— Вспыхнули фары, и машина… — Он всхлипывал, казалось, каждое его слово наполнено страданием. — Нас с Би ослепило светом, а потом машина рванула с места прямо к обрыву и упала вниз. На наших глазах.

Я охнула. Господи, Эстер ведь ждала ребенка! Что с ребенком?

— Я бросился за ней, подбежал к краю, — продолжил Эллиот. — Думал, что смогу спасти Эстер, если она выжила. Хотел броситься за ней, но ваша тетя меня оттащила. Мы стояли на скале и смотрели вниз, на разбитую вдребезги машину. Потом загорелся мотор. Би только повторяла: «Она погибла, Эллиот, погибла».

— Вы не вызвали полицию и «Скорую помощь»?

Он покачал головой.

— Нет. Би меня отговорила. Испугалась, что нас обвинят в убийстве. Скажут, что это мы заставили Эстер сброситься со скалы.

— И что вы сделали?

Эллиот достал носовой платок.

— Уехали. Я был в шоке. Считал, что заслуживаю тюремного наказания. Чувствовал себя виноватым в гибели Эстер.

— А если она сразу не погибла? Если умирала там внизу в страшных муках? Вдруг вы успели бы ее спасти? Эллиот, может, Эстер направила машину со скалы только потому, что ждала вашей помощи?

Его взгляд молил о прощении.

— Эти вопросы будут преследовать меня до гробовой доски. Я видел разбитую машину — ужасное зрелище! Но именно от него мне чуточку легче — никто не выжил бы после такой аварии. Би была права. Уехав оттуда, мы приняли единственно верное решение. Нас обвинили бы в убийстве. Мы присутствовали на месте трагедии, и любой суд присяжных решил бы, что смерть Эстер — наших рук дело.

Я вздохнула.

— А Би? Думаете, она сожалеет о случившемся?

— Конечно! Частица ее души в ту ночь умерла. Би так и не стала прежней. Именно поэтому мы не общаемся, хотя столько лет прошло! Между нами слишком много воспоминаний, слишком много боли. Когда мы видим друг друга, то сразу вспоминаем ту ночь и Эстер.

В голове вдруг всплыла одна подробность из статьи о смерти Эстер: в разбитой машине, которую обнаружили у подножья скалы, никого не было.

— Эллиот, я прочитала, что тело Эстер так и не нашли. Правда?

— Да. Я тоже читал.

Может, он от меня что-то скрывает? Куда могло деться тело после такой жуткой аварии? Вдруг кто-то спустился и спас Эстер? Или она каким-то чудом не пострадала?

— Как вы думаете, что случилось?

— К сожалению, не могу сказать, что верил в ее спасение. Об аварии стало известно только на следующий день, и кое-кто утверждал, что тело унесло в море, в прекрасную водную стихию, которую Эстер так любила. — Эллиот замолчал, словно обдумывая эту версию, затем пожал плечами. — Другие считали, что ей удалось спастись. Не буду лгать, я тоже цеплялся за эту слабую надежду, но прошло слишком много времени. Если бы она выжила, то наверняка бы вернулась домой, на остров. Разве бросила бы она своего ребенка? И… и меня?

В тот миг я поняла: Эллиот не знает, что Эстер была беременна. Я промолчала: слишком жестоко ошеломить его новостью об отцовстве на шестьдесят с лишним лет позже, чем следовало. Вскоре он сам все узнает из дневника Эстер.

— Впрочем, есть одна маленькая деталь, — произнес Эллиот, и в его взгляде мелькнула надежда.

— Да?

— Наверное, она ничего не значит, но на всякий случай скажу: когда мы с Би выезжали из парка, у входа стояла какая-то машина.

— Вы кого-нибудь узнали?

— Я не уверен, однако подозреваю, что это был Билли, вернее, Билли Генри Мэттсон. Сейчас его все зовут просто Генри.

— Погодите… Тот самый Генри, что живет на берегу рядом с Би?

— Да. Вы знакомы?

Я кивнула. Значит, Билли это Генри. Я вспомнила, как он повел себя, когда разговор перешел на мою бабушку, и о фотографии, которая стояла у него на каминной полке, а потом таинственно исчезла. В дневнике Эстер считала его своим другом, но, похоже, он всегда появлялся неожиданно. Странно. Вдруг он ее преследовал? Меня передернуло. Нет, вряд ли. Даже если Генри обожал Эстер, он не стал бы прятать ее тело. А если все-таки… «Люди не всегда такие, какими кажутся». Я вспомнила, как однажды мы с Аннабель подслушали разговор двух шикарных женщин в фешенебельном манхэттенском ресторане. Увешанные драгоценностями, они выглядели светскими львицами, пока одна не выдала: «Я перепробовала разные марки, но самая лучшая — «Копенгаген». Люблю пожевать вечерком на террасе, когда дети спят».