Анна Тодд: После

– Если ты согласна сама позаботиться о контрацепции, я готов не пользоваться этим. Я хочу чувствовать тебя по-настоящему.

Он хрипит и соблазнительно посасывает мою нижнюю губу, что заставляет меня желать его еще больше.

Я слышу, как он расстегивает штаны и шипит, когда я протягиваю руки вниз и стягиваю его брюки и трусы на колени. Руки Хардина двигаются по моему платью, он цепляет длинными пальцами мои трусики и стягивает их вниз. Я неуклюже выбираюсь из них, держась за его руку, чтобы не упасть. Он посмеивается, легонько целуя меня в шею. Хардин сжимает руками мои бедра, поднимает меня, и я, тихонько постанывая, обвиваю его талию ногами. Хочу снять с себя платье, но он шепчет в промежутках между поцелуями:

– Нет, оставь, это платье так сексуально… так сексуально, когда ты в белоснежном… и трахать тебя… это очень возбуждает. Ты такая красивая.

Он поднимает меня повыше и сажает прямо на себя. Я выпрямляю спину, и Хардин двигает меня вверх и вниз. В нем чувствуется такая страсть и такое нетерпение, каких я не замечала раньше, мы словно лед и пламя. Мы такие разные и такие одинаковые.

– Тебе… так… нормально? – задыхается он, обнимая меня за спину.

– Да. – Я облокачиваюсь спиной на дверь, ноги обвиты вокруг его талии; очень напряженная, но такая приятная поза.

– Поцелуй меня, – просит он.

Я провожу языком по губам и сливаюсь с ним в поцелуе. Держу его за волосы, прикладываю усилия, пока он движется в меня и из меня все быстрей и быстрей. Наши тела энергично двигаются, но поцелуй остается медленным и нежным.

– Я не могу насытиться тобой, Тесс, я… черт. Я люблю тебя, – говорит он, и я задыхаюсь от ощущения, растущего внизу живота.

Через некоторое время он сдавленно стонет, я кричу, и мы кончаем одновременно.

– Отпусти меня, детка, – говорит он.

Он снова целует меня, глотая стоны, снимает и завязывает презерватив. Несколько раз тяжело вздохнув, он кладет мне голову на плечо, продолжая держать меня на руках. Потом опускает на пол. Я прислоняюсь к двери, чтобы отдышаться, а Хардин аккуратно вкладывает презерватив обратно в обертку и, натянув брюки, кладет в карман.

– Напомни выбросить его, когда мы спустимся, – говорит он, и я хихикаю. – Спасибо. Не за то, что мы только что сделали, а за все.

– Ты не должен благодарить меня, Хардин. Ты так же много делаешь для меня, как и я для тебя. – Я смотрю в его ярко-зеленые глаза. – И даже больше.

– Не может быть. – Он качает головой и берет меня за руку. – Давай вернемся вниз, пока кто-нибудь не пришел и нас не застукал.

– Как я выгляжу? – спрашиваю я, оглаживая волосы.

– Как будто только что трахалась, – дразнит он, и я закатываю глаза. – Ты выглядишь прекрасно.

– Ты тоже.

Когда мы возвращаемся, почти все танцуют, и кажется, наше отсутствие осталось незамеченным. Когда мы садимся, начинается другая песня. Я ее знаю, это «Never Let Me Go» группы Florence and the Machine [4].

– Хочешь потанцевать? – спрашиваю я. Хотя знаю, что он ответит.

– Нет, я не танцую, – отвечает он, глядя на меня. – Если, конечно… ты хочешь? – добавляет он.

Я удивлена его предложению и рада, что он будет танцевать. Он держит меня под руку, но на самом деле это я веду его на танцпол, быстро, чтобы он не успел передумать. Мы встаем сзади, довольно далеко от других.

– Понятия не имею, что нужно делать, – смеется он.

– Я тебя научу, – заверяю я, положив его руки себе на бедра.

Сначала он неловко топчется, но быстро ловит ритм. Никогда бы не поверила, что Хардин будет танцевать на свадьбе собственного отца.

– Странная песня для свадьбы, тебе не кажется? – смеется он мне в ухо.

– Нет, на самом деле она универсальная, – отвечаю я, положив голову ему на грудь.

Я знаю, что мы не танцуем, а скорее покачиваемся из стороны в сторону, обнимая друг друга, но мне все равно. Мы танцуем под следующие две песни, которые тоже оказываются моими любимыми. «You Found Me» группы Fray смешит Хардина, и он обнимает меня, потом играет какая-то популярная песенка, я улыбаюсь, а он закатывает глаза. Во время танца он рассказывает мне о другой своей бабушке. Она все еще живет в Англии, но он не видел ее и не разговаривал с тех пор, как она позвонила ему на двенадцатилетие. Во время развода она приняла сторону отца и защищала его пьянство, обвиняя во всем мать Хардина. Этого хватило, чтобы он не хотел с ней больше разговаривать. Ему, кажется, приятно выговориться, и я молчу, только кивая и время от времени поддакивая. Хардин шутит по поводу того, как его раздражает плаксивость песен, и я смеюсь.