Гайя Колторти - Анатомия чувств

Пару минут спустя вы возвращались в ее комнату, и она шла, опираясь на твою руку. В коридоре вы столкнулись с мамой. Обеспокоенная, первым делом она приложила ладонь к ее лбу.

— Что случилось? — спросила она.

— Что-то не так, — ответил ты. — Ее тошнит.

Вы уложили Сельваджу в кровать под одеяло, и она свернулась клубком на боку, сжав твою руку с такой силой, будто не хотела отпускать тебя, пока ей не станет лучше. Ее бил озноб, и она тяжело и часто дышала, будто ей не хватало воздуха.

Ты вздрогнул, не понимая от чего. Ты боялся за нее, ты боялся, что с ней может произойти что-то ужасное. Внутри у тебя все сжалось. Ее неожиданная бледность, ее дрожь напугали тебя так сильно, что ты подумал, что теряешь ее навсегда.

Ты отчаянно желал быть врачом теперь, чтобы спасти ее. Ты видел, что она тоже напугана, по тому, как она конвульсивно содрогалась всем телом и с какой болью смотрела на тебя. Казалось, она умоляет тебя сделать что угодно, чтобы помочь ей. Но ты не мог даже попытаться, и чувство собственного бессилия приводило тебя в отчаяние. Ты сказал ей:

— Я отойду только на полминутки, — и бросился в туалет взять пачку салфеток, чтобы вытирать пот у нее со лба.

Между тем отец тоже поднялся к ней в комнату. Он только хотел посмотреть, в каком состоянии Сельваджа, но ты воспринял это как вторжение. Если даже ты, который был с ней в эмпатическом контакте, не мог понять, что стряслось с этим небесным созданием, ваши родители поняли бы еще меньше. Ты воспринимал это как личную обиду. Ты хотел крикнуть, чтобы они убирались и дали ей возможность спокойно дышать. А пока ты просто говорил Сельвадже ласковые слова, не понимая, кого старался успокоить больше, ее или себя. Ты говорил ей, что она не должна волноваться, что наверняка не произошло ничего страшного. Скоро все пройдет, и в тот же вечер вы будете смеяться над тем, как она всех напугала.

— Я вызову моего доктора, — решила мама, выходя их комнаты в поисках сотового телефона, который и так уже держала в руке. — В самом деле, не будем же мы вот так стоять и смотреть, ничего не предпринимая, и гадать, что это — что-то серьезное или нет.

Если бы Сельваджа не забеспокоилась вдруг, мама оставила бы ее дома на пару дней и она оправилась бы, как ни в чем не бывало, но она вскрикнула:

— Нет! Я же говорю, это ерунда, я не хочу врача!

И пытаясь спрятать лицо, она сжала твою руку еще сильнее. Ты совсем растерялся и молчал, не в силах отвести от нее взгляда, стараясь найти объяснение всему этому, но безрезультатно.

— Сейчас приедет Людовика, и все мы почувствуем себя спокойнее, — настаивала мама, вернувшись в комнату Сельваджи и обнаружив, что сотовый телефон все это время был у нее в руке.

В ответ Сельваджа расплакалась, окончательно сбив тебя с толку.

78

Спустя двадцать пять минут эта самая Людовика, врач и подруга мамы, прибыла к вам домой, в жемчужном ожерелье, таких же сережках и при всем остальном прикиде. Это была полногрудая женщина, около сорока, и от нее исходило ощущение надежности и буржуазного благополучия. Они с мамой обменялись несколькими фразами, но ты расслышал только одну:

— Сейчас посмотрим. Спокойно, Антонелла, я уверена, что там нет ничего страшного. Просто мы не придаем должного значения тому, чем питаются наши дети, а они в результате становятся жертвами…

Она вошла в комнату Сельваджи, распространяя повсюду мандариновый аромат, и приблизилась к молодой пациентке, которая, свернувшись калачиком на боку, не выпускала твоей руки. Врач попыталась расправить ее руки и ноги, но она не шевельнулась и дрожала не переставая.

— Сельваджа, ну же, только на минутку, — сказал ты, стараясь уговорить ее.

Ты был уверен, что она смогла бы расслабиться просто потому, что ее просил об этом ты.

Во время осмотра ваши родители ждали внизу, а ты остался под дверью комнаты на случай, если что-то понадобится. Как только родители спустились вниз, ты сел на пол и обхватил голову руками. Тревога угнетала тебя, ты чувствовал себя, как приговоренный в ожидании казни. «Что с тобой, Сельваджа? — спрашивал ты мысленно, захлебываясь в эмоциях. — Любовь моя, что с тобой стряслось?» Какое-то предчувствие томило тебя. Ты уставился на противоположную стену. Одна неопределенная точка на этой стене говорила тебе, что ничего страшного не случилось, а целая серия других неопределенных точек утверждала, что нет причин расслабляться. Ты прислушивался к звукам, доносившимся из комнаты: вопросы врача, испуганные ответы Сельваджи, ее вздохи.