Исай Калашников - Последнее отступление

Нина вздрогнула, придержала лошадь. Но Бадма строго сказал:

— Стоять не надо.

Дальше скакали не оглядываясь, не останавливаясь. Заглушенные расстоянием, звуки выстрелов слабели, потом их не стало слышно совсем.

Много позднее Парамон и Нина узнали, что в эту темную, пасмурную ночь Ранжуров давал врагам свой последний бой. Он сдерживал дружинников до рассвета. Пуля перебила его ключицу. Вышли патроны. Дружинники окружили его со всех сторон и связали.

К нему подошел веселый, улыбающийся Доржитаров, потирая руки, спросил:

— Кончилось ваше время?

— Наше — нет, ваше — да.

— Упорствуешь? Ладно, убеждать не стану. Для тебя во всяком случае сегодня кончится все. Но я могу отпустить тебя, если ты всенародно признаешь, что был обманут большевиками и вместе с ними готовился поголовно истребить бурятский народ.

Превозмогая боль, Ранжуров распрямился, посмотрел прямо в глаза Доржитарову.

— Птенец, вылупившийся из яйца вороны, никогда не станет соколом, — сказал он. — А сокол, даже с перебитыми крыльями, не будет клевать падаль подобно вороне. Я не стану молить о пощаде, как сделал бы на моем месте ты…

Больше Ранжурову не дали говорить. Раскрывались двери юрт, и пастухи сначала робко, потом все смелее стали подходить к толпе дружинников. Ранжурова увели.

К вечеру Доржитаров приказал созвать всех пастухов. Гарцуя перед людьми на белом породистом жеребце, он предостерегал людей:

— Смотрите и помните: с каждым, кто пойдет с большевиками, будет то же, что мы сделаем с большевиком Ранжуровым.

Ранжурова поставили к стенке ветхой юрты. Дружинники подняли винтовки. Доржитаров торопливо отдал команду. Недружно, вразнобой ударили выстрелы. Ранжуров упал.

Бадма привел Парамона и Нину к Шоролгаю поздно вечером. В село он заезжать не захотел, взял освободившихся лошадей и уехал обратно.

В Шоролгае было тихо. Даже собаки не лаяли. Редко в каком доме сквозь ставни просачивался свет.

Нина провела Парамона гумнами к дому, где жила с отцом. Дом был пуст, пробой на двери сорван. Нина бессильно спустилась на ступеньки крыльца. Страшная догадка пронеслась в ее голове: отец попал в руки белых.

Она тихо заплакала. Парамон молча стоял рядом. Молчало и село. Черные избы словно притаились, замерли.

— Нина, — Парамон дотронулся до ее плеча, — надо у кого-нибудь спросить, что здесь произошло.

Они направились к Захару Лесовику. Дверь им отворила Варвара.

— Ой, Нинуха! Откуль ты взялась, сердешная? А я думала, сыночек мой… Не видела ты его? Господи милостивый, что же это деется на свете! За что ты караешь нас, милосердный? — запричитала Варвара.

— Что с моим отцом? — заранее страшась ответа, спросила Нина.

— Не знаю, доченька. Скрылся он с Климом. У нас-то теперь семеновцы. А Федоткин приказчик у них за главного.

Из дома вышел Захар. Узнав Парамона и Нину, зашептал:

— Заходите скорей в избу! Не дай бог, увидит кто.

— Да нет, спасибо. Мы пойдем… — деревянным голосом проговорила Нина. Сама же чувствовала, что дальше идти не сможет. Силы оставили ее. Лечь бы где-нибудь и забыться, не думать о том, что было и что может быть впереди…

— Незачем ходить, — хмуро сказал Захар. — Утро мудренее вечера-то.

Нине показалось, что он чего-то недоговаривает, но расспрашивать не решалась: боялась услышать самое худшее. Варвара плотно завесила окна, поставила кипятить самовар.

Захар сидел в переднем углу, ворчал:

— Я говорил, что не приведет она к добру, политика-то. Заварили кашу нам на горе. Малолетков с толку сбили. Втянули в это чертово дело.

— Замолчи ты! — оборвала его Варвара. — Каждый день бормочешь одно и то же: «Я говорил, я говорил…» Пророк выискался. Людям и без того тошно, а ты душу растравляешь. Лучше помолись заступнику небесному, может, отведет беды и напасти.

Нине в эту ночь приснился Артем. Он стоял на берегу Сахаринки среди зеленых тальников. Ветерок шевелил его волосы. Артем поправлял их рукой и говорил:

— Я тебя сразу приметил. Чудная ты, на наших не похожая. Я хочу показать тебе наши поля, леса и степи. Привольно у нас человеку. Воздуху, света много. Ты видела, как цветет рожь? В это время вечерами вспыхивают зарницы, всюду пахнет медом и полынью…

Неожиданно ветер усилился, небо сразу потемнело. Вокруг Артема закружились вихри. Они подхватили его и понесли вверх, в клубящиеся тучи. Она протягивала к нему руки и кричала:

— Артем, Артем!

Вместо Артема чей-то голос ответил: