Аласдэр Грэй - Падение Келвина Уокера

Он порылся в карманах и набрал шесть шиллингов и два пенса.

Она слабо улыбнулась и сказала:

— Я чуть не умерла, когда вы спросили сдачу, а сейчас рада.

— Нет добродетели в безрассудстве, я теперь знаю это по горькому опыту.

— Вы меня, что ли, вините? Если да…

Она не кончила, потому что он мертвенно побледнел и она поняла, что на ногах он держится с трудом. Она забрала у него чемодан, взяла под руку и бережно повлекла к кассе, выговаривая:

— Не надо было допивать последнюю бутылку.

— Нет добродетели в безрассудстве.

— Вы не боитесь, что вас вырвет?

— Наказание мое не больше, нежели снести можно [4] Искаженный библеизм: «…наказание мое больше, нежели снести можно» (Бытие, 4:13). Здесь и далее примечания переводчика. .

Спуск в метро привел его в смятение. Сорокапятиградусным уклоном уходившие вглубь, сменяя один другой, эскалаторы, развратная рекламная вакханалия нелбарденских купальников, толпы народа, ползшие по кишкообразным коридорам, ураганный гул, вдруг окатывавший его из каких-то страшных дыр, — все это кошмаром легло в голову, уже дурную от усталости, впечатлений и вина. Единственной отрадой была теплая направляющая рука Джил, и он берег это чувство, стараясь не отвлекаться на постороннее. Ему это вполне удалось, и когда они сели в вагоне, он тут же заснул рядом с ней. Скрестив на груди руки, она покоила на плече его свесившуюся набок голову и взгляды окружающих встречала с равнодушием почти искренним. Ее мало волновало мнение незнакомых, безразличных ей людей.

Когда она растрясла его через двадцать минут, он был способен передвигаться и забрал у нее свой чемодан. Они поднялись наверх и прошли несколько темных улиц. Наконец Джил сказала: «Пришли» — и по крутой лестнице подвела его к пузырчатой от краски двери. За нею обнаружилась тесная, плохо освещенная прихожая, оклеенная обоями с бутонами защитного цвета на шоколадном фоне. Они одолели еще два марша голой лестницы и стали на площадке, где Джил открыла дверь и шагнула в темень, сказав: «Погодите».

Помедлив, Келвин ступил на треугольник света, упавший в темноту с площадки. Он расслышал тихую возню, чирканье спички, увидел, как Джил прилаживает вспыхнувший огонек к фитилю масляной лампы, стоящей на сушилке над раковиной. Надев колпак и выпустив побольше фитиль, она сказала: «Электричество на разовом счетчике. Лампа дешевле. Закройте, пожалуйста, дверь».

Большой эта комната не была, но из-за низкого света тени удлинялись, и она казалась большой. Келвин разглядел стол, а на столе примус, грязную посуду, яичную скорлупу, нейлоновый чулок, консервные банки (в основном пустые) и романы в мягких, отливающих глянцем обложках. На другом столе, побольше, лежал матрац, заваленный постельным бельем, одеждой, полотенцами и туалетными принадлежностями. За столами у стен стояла плохонькая мебелишка и художнический реквизит. Келвин приметил мольберт с холстом, на котором страшно стыли черные кляксы. И черными же покосившимися печатными буквами были выписаны на грубо побеленных стенах изречения: «Остановись и тогда думай», «Действуя, готовишь себе погибель», «Посмотрите на полевые лилии» [5] Библеизм: «И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут? Ни трудятся, ни прядут…» (От Матфея, 6:28). , «Бог = Любовь = Деньги = Дерьмо». Келвин все это внимательно прочел и уже потом углядел две репродукции, прикнопленные над камином. На одной дюжий старик с какого-то летающего матраца тянулся ухватить за палец голого дюжего молодца, прилегшего на пригорке. На другой худенькая голая блондинка плыла на огромной раковине. Джил поставила лампу на каминную доску, и обе картины зажглись, словно окна в светлый и прекрасный мир. Вторую лампу она пристроила рядом с кучей тряпья на большом столе и сказала:

— Поразительно, как тебе это удается.

Послышалось приглушенное ворчание.

— Ты можешь спать целую вечность, — сказала она.

Куча раскрылась с краю, и выглянуло энергичное настороженное лицо. Лицо сказало:

— Время?

— Скоро одиннадцать.

Оказавшись так близко к незнакомому человеку, Келвин вскинул голову и уставился прямо перед собой. Джек посмотрел на него и сказал:

— Я его знаю?

Джил сказала:

— Нет. Шотландский паренек, приехал в Лондон всех нас завоевать. Денег нет, друзей тоже, остановиться негде.

— И голодный тоже?

— Нет, мы хорошо перекусили.

— Завидую, — сказал Джек, сверля ее взглядом. Она пожала плечами, отошла к столу с примусом и стала открывать банку. Еще поглядев на Келвина, Джек сказал: