Александр Грог: Время своих войн 1-2

Ветхозаветный Бог запретил ростовщичество. Фома Аквинский, определял жажду наживы как turpitudo: Не было ни одного отца Церкви, который бы не осудил корыстолюбия. Деньги — изобретение дьявола, считало Средневековье, необходимое зло, радоваться которому безнравственно. С той поры, когда деньги приобрели самостоятельную ценность, а нажива стала двигателем прогресса, уже не требуется пышная генеалогия, глубокие знания, воинская доблесть, уже не нужно владеть словом или мечом — почет гарантирует ассигнованная бумага. Наша цивилизация золотого тельца очень выгодна малому народу, который чувствует себя в ней, как рыба в воде. Ведь уже среди древних обществ, с установкой индивида превзойти окружающих, страсть к обогащению выделяла семитов. Маркс писал, что бог евреев — золото, они так и не вышли из пустыни, так и сидят, поклоняясь золотому тельцу. Грех скупости, проказа корыстолюбия, скверна ростовщничества, банковские кумирни тысячелетиями сопровождают детей Израиля. Сегодня нас пытаются уверить, что мир всегда славил золотого идола, что люди во все времена гибли за металл. С больной головы перекладывают на здоровую, врожденными пороками мажут чужих предков. Люди всегда гибли за идеи, евреи — за идею золота. Скромность не их качество. Если не ударить по рукам, еврей обязательно возьмет. И будет открыто глумиться. Таков их поведенческий стереотип, их этническая установка, восходящая корнями к религиозной замкнутости. Еще Гиббон, переадресовывая упрек древних, снисходительных к чужим суевериям, считал, что нетерпимость иудеев справедливо вызывает презрение и смех.

Работая локтями, по планете ходит вечный жид, чернявый, пучеглазый Агасфер. Он бродит по Европе в платье ростовщика, в обличьи масона, призраком коммунизма. Вольный каменщик, тамплиер, большевик или эсер, он непременный участник всех тайных обществ, всех подпольных кружков, он — душа заговоров, соль революций. Утратив ориентиры, получив размытую идеологию, постхристианский мир стал его легкой добычей. Совокупность разрозненных общин, общество, разбитое на диаспоры — это идеальная среда для евреев. В аморфной, разобщенной массе проповедуется культ индивидуализма, обрекающий на одиночество и изоляцию, оторванная от традиций личность мается постылой свободой, свободой ветра на пепелище. Но подобная судьба не грозит евреям благодаря выработанной за века спайке и генетически закрепленному чувству локтя. Их время — время социальных потрясений, расшатанных устоев, время мутной воды, их проклятье — крепкое, моноэтническое государство, идея которого вызывает у еврейских философов глухую ненависть.

Люди без родины нетерпимы к чужому патриотизму. Существуя внутри этносов, евреи создают особую субкультуру, обособляясь, отгораживаясь, точно зеркалами, кумирами, вышедшими из их среды, не замечая других, они проживают внутри нее, замыкаясь в кварталах этого духовного гетто.

Достижений окружающих, чужих авторитетов для них не существует. Атеистичный, в третьем колене забывший идиш и не удосуживающийся выучить иврит — еврей назовет с десяток имен своих русско /англо, франко, германо/ говорящих соплеменников, в чьей гениальности не позволит усомниться. Используя язык народа–донора, еврейские авторы отражают дух чуждый туземному, опухоль расползается, поражая метастазами организм хозяина, искажая его прошлое, коверкая настоящее, пороча будущее. Талантливых происхождением воспевает хор еврейских сирен — критиков, искусствоведов, историков культуры, чье мнение выражает простая формула: «Все, к чему прикоснулся еврей, шедевр». Кукушкинд обязательно похвалит Петушанского. У евреев своя эстетика, свой стиль, и их нисколько не смущает, что остальными он воспринимается большей частью, как пошлость, лишенные рефлексии, они искренни в своей упрямой вере в собственную непогрешимость…»

/Наум Рабисман, Хайфа, 2001/

(конец вводных)

----

/конец второй части/

ПРИЛОЖЕНИЕ:

«Воинский Требник»

201:

Брать чужое грешно, а не брать для выживания грех втрое, потому как — глупость. А нет ничего грешнее глупости! А трофей, так и вовсе не грех. Что с боя взято, то свято, уже не чужое — свое, тут все грехи смываются.

202:

Хочешь жить нескучно? Чаще поступай не по течению смысла, набившего колею столь глубокую, что не видно окрестностей, а вопреки. Выныривая из проторенного, осмотрись, удивись себе — стоило ли того? — и решай — куда тебе? На все стороны или обратно в канаву.