Эмэ Бээкман - Чащоба

Все же это не было какой-то наигранной жеманностью, когда женщины, освежая память Лео, заявили, что все присутствующие приблизительно полвека тому назад встречались между собой. Они произнесли эту цифру с такой легкостью, будто человеческий век измерялся столетиями. Лео почувствовал, как его руки неприятно похолодели.

Их имена — Хельга, Урве, Сильви — не вызывали в нем и малейших ассоциаций.

Лео отчаянно выискивал в памяти точки опоры, чтобы расставить этих женщин в человеческих дебрях. Возможно, слова его прозвучали избитым комплиментом, когда он попытался возразить, что возраст женщин не позволяет мерить время полустолетиями.

У трех сестер девятикратная память, посмеялись они в ответ и обещали развеять сомнения Лео. Они за него все решили, тут лучшее место для отдыха. Потом как-нибудь улучат время, чтобы поговорить о былом.

При виде сиявшего от радости Вильмута настроение у Лео упало. Закралось недоверие, неожиданная ситуация нисколько не радовала, — может, они сговорились, чтобы одурачить его. Просто злило, что он никак не мог начать свой долгожданный отпуск. Он даже не знал, как на этот раз должна была выглядеть его праздная жизнь, — каждый год приходят новые желания, — оказаться под чьим-то произволом он считал наихудшей из возможностей. Ему хотелось восстановить стершийся защитный слой своей психики, чтобы потом, когда он вернется домой и на работу, все неприятности и невзгоды будут словно бы утыкаться в ватную обивку и до сознания, в лучшем случае, дойдет только их слабый отголосок. Жизнь надо было как-то прожить, и в кишащем событиями и людьми мире следовало ослаблять толчки.

Сели за стол. Вкусная еда помогла утратившему было равновесие Лео вновь обрести его.

Он может оставить их с носом. Ключ зажигания у него в кармане. Одно движение — и он помчится, куда только ему вздумается.

Сначала он распрощался лишь с Вильмутом, который отказался от предложения подвезти и предпочел отправиться домой на автобусе. Лео предоставили мансардную комнату, где он сейчас и лежал на софе с высокой спинкой: руки сложены на отвернутом пододеяльнике, взгляд устремлен на белеющий прямоугольник двери, будто в ожидании визита полуночного домового. Утверждать, что досада и неудобство мешают сну, он не мог.

За обеденным столом сестры объяснили, почему они перебрались жить в лес. Жаловаться никто из них не любил, они скорее рассказывали о сложностях жизни, как о чем-то постороннем, которое их словно бы и не касалось. Просто так, шутки ради, старшая из сестер Хельга откликнулась на объявление в газете о продаже дома. Как раз в это время она и поняла, что чего бы там ни говорили о всеобщем демографическом взрыве — подняться над землей и оглядеть сверху человеческий муравейник было невозможно, — во всяком случае, в ее собственной семье рост народонаселения достиг критической отметки. Все ее три чада, дочь и два сына, в последние годы обрели свои семьи. Вслед за цепной реакцией женитьб последовала череда деторождений. За короткое время Хельга стала трижды бабушкой. На новоиспеченную пенсионерку навалили кучу обязанностей. Любезные молодожены подарили счастливой бабушке хозяйственную сумку на колесиках и поучительную книгу по уходу за малышами. Семеро взрослых за столом, детские кашки, пюре, рожки. Сажать на горшок, стирать пеленки, не было времени даже газету почитать. Молодые семьи нуждались в отдельных комнатах, и Хельга вынуждена была переселиться в бывший закуток для прислуги, который уже многие годы использовался под кладовку. При той жизни ни в чем, кроме койки, на которую обессиленно падала глубокой ночью, чтобы соснуть на часок, она и не нуждалась. Рано утром снова начиналась повседневная карусель. Вот так попавшая впросак Хельга и вырвалась из клещей. Молодые люди, два брата, которые продавали доставшийся в наследство дом, сунули ей в руки ключи, велели осмотреть жилье. Заброшенная, развалившаяся хоромина просто ждала, чтобы кто-то явился и приложил руки. Этим человеком случайно оказалась Хельга. Молодые люди не собирались наживаться на сделке, и покупка была оформлена быстро. Дома у Хельги разразился скандал. Вселенский плач и стенания, сердитые слова и жалостные мольбы — все вперемежку. Зять принялся обвинять дочь, мол, теща белены объелась. Принялся за мать и младший сын, пытался отговорить ее. Ему казалось, что мать совершила нечто такое, что человеку в ее годы не пристало. Его жена обещала отдать свекрови свои ковбойские штаны. Знаменитые джинсы, лишь бы та отказалась от своего намерения. Натиск этот ни к чему не привел, Хельга смотрела на них и думала: никак они не возьмут в толк традиций моего рода. Начиная с праматери, мы всегда восставали против гнета. Эгоистичное поколение пусть варится в собственном соку.