Эмэ Бээкман: Чащоба

Он еще не осознал, что они с Вильмутом убили человека.

Ночь они провели в виллакуской бане. Куксились, мылись, сидели, пили в огромном количестве пиво, по-скотски оправлялись по-малому тут же, возле двери, снова окатывались давно остывшей водой, пока не улеглись в предбаннике на скамейке, натянув на себя вместо одеял влажные полотенца, и продремали, дрожа от холода, на жестких досках до утра.

Утром Вильмут пошел сказать Ильмару, что бежавший «истребитель» остался лежать на поляне за пастбищем. Может, там и схоронить? Пока Лео дожидался Вильмута, у него голова шла кругом, бредовые фантазии не давали покоя. Вот они идут с лопатами на утыканную кочками поляну, роют могилу, достают у мертвого документы и сталкивают его в яму, налившуюся до краев водой. Едва успеют они зарыть могилу, как со стороны валуна грянут выстрелы — на этот раз по нему и Вильмуту. Затем придут те, кто стрелял в них, выроют огромную ямину, куда с шумом хлынет вода, и спихнут их обоих в эту ржавую воду и тоже забросают могилу кочками. Потом стадо Медной деревни затопчет их холмик, повсюду вокруг поляны встанут с винтовками мужики, раздадутся выстрелы, — грузные быки повалятся наземь, задрыгают ногами, глаза выпучатся, они запрокинут головы и начнут постепенно холодеть. Вскоре над трупами распространится смрад, мясо отстанет от костей, вода между кочек будет загажена, стаи ядовитых мух облепят поляну.

Вильмут вернулся лишь к обеду. Он был порядком выпивши. Пролепетал, что мужики послали Ильмара посмотреть и принести документы. Ильмар вернулся с пустыми руками, на поляне никого не оказалось, на одном только месте осталось бурое пятно, сказал, что, может, парни наврали, в здешних краях, бывает, болотное железо окрашивает кочки в бурый цвет.

Лео решил, что они все сошли с ума.

Но Эрика видела их возле валуна.

Она наблюдала все со стороны.

Все же она любила Лео.

Хотя иногда казалось: человека вообще невозможно любить.

Теперь, спустя десятилетия, Лео опять стоит возле валуна.

За это время мир так изменился. Странно, что ольшаник остался прежним. Возможно, на этой земле и суждено расти убогому лесу: стоят деревья, тонкие, будто палки, вбирают в себя корнями скудные соки; едва кому-нибудь из них удастся вытянуть над другими свою макушку, как хрупкий от стремления возвыситься ствол не выдерживает напора ветра и ломается. Над чащобой, казалось, нависла крыша, которую невозможно пробить.

По-прежнему в этих дебрях не хватало воздуха. Под ногами столько омертвелого, осыпавшегося, истлевающего и разлагающегося, что воздух от восходящих паров становится угарным.

Лео оперся руками о валун. Он не в силах взобраться наверх. Как же он в детстве мечтал об этом! Потом, подростком, это было так легко. Теперь можно оправдать свое бессилие скептической усмешкой — и зачем туда забираться? Что я оттуда увижу? Все ту же кочковатую поляну сквозь серые жердины стволов, единственно ту же самую кочковатую поляну.

Значит, теперь он прибыл на место.

Наконец-то он смог прийти сюда, куда боялся ступить ногой десятки лет.

Он бесконечно устал.

Сегодня он не в состоянии отсюда уехать. Хотя и собирался, мол, чего там! Пройдется горожанин по окрестностям, помашет остающимся — будьте здоровы! Все вроде бы так просто — глянуть разок и успокоиться.

Сегодня он отсюда никуда не уедет.

Сегодня они с Вильмутом просидят всю ночь за столом, будут пить, пока рассвет не разгонит их по темным углам.

Они будут пить горькую и вспоминать прошлое.

Орден в буржуазной Эстонии.

Классики эстонской литературы