Хидыр Дерьяев - Вьюга

— Ой! — вскрикнула Мелевше и упала. Кровь, стекая из-под русой косы, лужицей растекалась по кошме…

Во двор районной больницы свернул парень в тельпеке, ведя в поводу неторопливо вышагивающего верблюда. На спине верблюда закреплена была свернутая в несколько раз кошма, на ложе этом лежал недвижный человек.

Парень уложил верблюда и почти бегом поднялся по больничным ступенькам. Тотчас во двор вышли санитары с носилками, унесли больного.

Оставив отца в приемном покое, Сердар (это он привез в больницу Пермана) вышел во двор, подошел к верблюду и, достав из кармана папиросы, закурил. Впервые за последние двое суток он наконец смог взять в руки папиросу. Затянувшись несколько раз подряд, он выпустил витые клубы дыма и, взглянув на верблюда, лениво жующего жвачку, сказал устало и грустно:

— Жуешь?.. Ничего-то тебя не трогает… Овцы погибли, отец при смерти, а тебе хоть бы что! — Сердар оперся о верблюжье седло и снова сделал несколько глубоких затяжек. Верблюд лениво двигал челюстями.

Сердар опустил красные, вспухшие от ветра веки, и сразу перед глазами появились овцы. Овцы, овцы… Замерзшие, полузаметенные снегом маленькие темные тела…

«И чего я не остался в наркомате? Не было бы сейчас ни забот, ни хлопот. Решил познать тайны Каракумов! Вот пожалуйста — познавай! Отец поправится, а кто будет отвечать за отару? Акым-ага сошлется на хлопок — у него и правда с хлопком забот по горло, — за овец зоотехник в ответе. Ссылаться на устаревшие методы ведения скотоводства наивно, никто и слушать не станет. А ведь главная-то беда — безответственность, беззаботность, рутина, но такие вопросы не решишь в масштабах колхоза… И все равно: пусть думают, что я говорю это себе в оправдание, я буду твердить о необходимости введения новых методов — пока не охрипну…»

Сердар поднял голову и увидел Хашима, удивленно смотревшего на него.

— Ты чего тут, Сердар?

— А, лучше не спрашивай…

Хашим нахмурился. Значит, и в песках какое-то несчастье? Наверное, так оно и есть — Сердар сильно расстроен. Как же ему сказать про Мелевше? Может, промолчать пока?

— А ты зачем в больницу явился? — спросил Сердар.

— Я?.. А ты ничего не знаешь? Что в селе произошло, не слышал?

— В селе? Нет. А что такое?

— Понимаешь… Мелевше…

— Что с ней? — Сердар вскочил.

— Ранили ее… Топором…

— Гандым?! — не своим голосом выкрикнул Сердар.

— Нет, отец.

— Она жива? Говори! Правду говори! — крикнул Сердар и вдруг опустил голову на луку верблюжьего седла. Когда через несколько мгновений он поднял голову, лицо у него было темное, словно опаленное огнем. — Как… это случилось?.. — с трудом произнес он. И вдруг ударил кулаком по седлу. — Нельзя так! Нельзя же все сразу!.. — он закрыл глаза, несколько мгновений молчал, потом снова взглянул на Хашима. — Куда он ей попал?

— В голову.

— В голову?!

— Да… Но он только задел. Топор сначала о косяк ударился, поэтому не очень сильный удар получился… Она жива, ты не думай. Только без сознания пока…

— Где она?

— Вон в том корпусе. В хирургическом. Ее в операционную увезли.

— Пойдем туда!

В помещение их не пустили. Настаивать, требовать, объяснять у Сердара не было сил, и он молча опустился на лавочку неподалеку от двери. Кто-то потеснился, давая ему место, но он даже не разобрал — кто.

Только спустя некоторое время Сердар заметил, что вокруг полно односельчан. Видимо, они пришли сюда ради Мелевше и терпеливо ждали исхода операции. Если бы Сердар был сейчас в состоянии наблюдать, он заметил бы, большинство людей смотрят на него. Смотрят по-разному: одни неодобрительно, злобно, явно считая его виновником случившегося, другие с интересом — каково-то ему сейчас, но большинство — с явным сочувствием. Случайно Сердар поймал на себе взгляд Гандыма, но едва их глаза встретились, Гандым опустил голову.

Заметив в стороне Дурджахан, Сердар встал и подошел к ней. Женщина тихонько всхлипывала, закрыв руками лицо.

— Не плачьте, тетя Дурджахан. Врачи сказали, поправится… Все будет хорошо…

Дурджахан отняла от лица платок, взглянула на Сердара и зарыдала еще сильней.

— Девочку мою дорогую!.. Дитя мое единственное! Над собственной дочерью топор занести!.. — она забилась в рыданьях.

Сидевшие рядом женщины тоже начали плакать. Сердар опустил веки и сжал их, стараясь, чтоб не потекли слезы.

Сердару казалось, что в обоих этих несчастьях так или иначе повинен он. Он не сумел бы сформулировать, в чем именно его вина, но чувство виновности преследовало его неотступно.