Виталий Дядицын - Всемирная спиртолитическая

— Пошли, — согласился командир и не спеша, вразвалку, пошел в указанном заботливым порученцем направлении.

Нарядная попадья, выйдя на высокое крыльцо поповского дома, с натянутой улыбкой на круглом румяном лице уже поджидала дорогих гостей, готовая первой поприветствовать «господина атамана Ермакова — доблестного избавителя от пьяной краснопузой нечести».

Избавитель поправил подтяжки, кобуру с маузером, принял сурьезный вид. Нужно было соответствовать…

На рассвете отдохнувшая от ратных трудов мотобанда походным маршем покидала гостеприимное село. Справа от дороги, сразу за околицей, на краю старого кладбища бросились в глаза следы свежего побоища. Полтора десятка изрубленных, посеченных автоматными очередями, разутых и раздетых тел. Изуродованные лица, неестественно подогнутые руки и ноги… Промелькнуло знакомое безусое мальчишеское лицо с застывшей на запекшихся губах не то улыбкой, не то гримасой. И в обрамленных длинными густыми ресницами насмешливых неживых уже глазах безбрежная синева раскинувшегося над цветущей землей от края до края высокого безоблачного неба…

— Дебилы! — коротко резюмировал Чопик, оглядываясь на едущих сзади беззаботно улыбавшихся, горланивших пьяные похабные песни повстанцев, и, зло сплюнув по ветру, крепче вцепился в руль обеими руками, набирая предельную скорость.

На грязном, залитом липкой, вонючей брагой, заваленном немытой посудой и остатками вчерашнего обеда столе сытые, раскормленные мухи. На окне старенькие, выцветшие, прозрачные от ветхости, прожженные во многих местах ситцевые занавески с петухами. За окном, на дворе, возятся на пожелтевшей осенней траве выползшие из-под крыльца смешные лопоухие толстолапые щенки: грызут друг друга, валяют по земле, отбрыкивая задними лапами, делят с большими сердитыми воронами брошенные хозяйкой хлебные куски и мясные куриные косточки. Рядом сидящая в притулившейся возле поленницы переросшей крапиве облезлая черно-белая кошка с видом умудренного жизнью, безразличного ко всему суетному философа щурит осторожные, хитрые глазки, наблюдая за этой бестолковой возней. Дальше, за повалившимся хилым забором, на пустыре возле самого леса носятся наперегонки две большие разномастные лайки, хватают друг друга за ляжки, скачут боком, весело скаля крепкие желтые клыки, пугают привязанную к вбитому в землю обрезку стальной трубы козу…

Тоска на улице, тоска в избе. Осень…

Лежа на старом, продавленном диване, бледный, с перебинтованной головой Чопик лениво листает томик Эпиктета: «Жизнь полна случайностей, похожа на разливающуюся от дождя реку — бурна, полна тины, непереходима, бешена, шумна и скоропреходяща».

Точно. И при этом через десяток страниц: «Умен тот, кто не печалится о том, чего нет, а доволен настоящим». И еще: «Кто недоволен настоящим своим положением, недоволен тем, что дала ему судьба, тот не знает жизни, но кто мужественно выносит это, здраво смотрит на вещи — поистине умный человек». Да уж! Это утешает!

Рассеянно зевнув, он откладывает книжку в сторону и закрывает глаза. Читать не хочется. Голова занята другим. Де-прес-ня-як…

Байков из «Карбофоса» они нагнали в соседнем районе спустя две недели после ночного побоища в Жмуркине. Наскочили посреди бела дня, на дороге из Кальчина в Ждановку, опрокинули, потеснили, загнав в большую излучину протекавшей по соседству с песчаным карьером реки. Здесь на большом земляничном поле плодоовощного хозяйства «Пьяная ягода» выстроились к бою непримиримые враги. Десять чопиковских «Уралов» и «Минсков» при двух газиках и одном пустом бензовозе против шестнадцати байковских «харлеев» и пяти джипов-внедорожников.

Впереди у отморозков — сам Горбатый на любимой «тойоте» с установленным в кузове счетверенным максимом. Наглый, самоуверенный с худым прыщавым злым лицом, холодными и жестокими глазами, в грязной бандане с черепами, из-под которой выбиваются на лоб длинные завитки слипшихся, сальных волос, с худыми же, испещренными наколками руками, в кожаной жилетке без рукавов, он производил впечатление наркомана-самоучки со стажем.

Позади — готовые к драке пьяные вдрызг, обкуренные до состояния полного нестояния, обдолбанные паленым ширевом байкеры на своих железных конях. Бородатые, волосатые, в железных немецких касках, в черных банданах, просто с выкрашенными во все цвета радуги огромными хаерами на головах; в усеянных заклепками кожаных куртках, драных, вытертых на коленях джинсах и видавших виды казаках с пряжками.