Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

— Это ты верно, — задумчиво сказал Харитонов, хотел что-то добавить, но в это время, как будто из — под земли, раздался приглушенный крик:

— Карау-ул! Спасите-е!

— Вот он, живой человек, — нахмурился Харитонов.

— Что это?

— Кучкумбальский мариец проснулся.

Они вышли в другую комнату. Харитонов откинул тяжелую западню.

— Вылезай!

— Что такое? В темном квадрате подполья тишина, никто не лезет наверх. Куда же девался Сакари Петр?

Харитонов спрыгнул в подполье, огляделся, не сразу заметил человека, стоящего в дальнем углу на четвереньках. Едва Харитонов, пригнувшись, двинулся к нему, как тот, крестясь, стал пятиться назад.

— Чур меня, чур меня… Господи-боже, спаси, не давай в руки дьявола! Изыди, сатана, не подходи!

«Похоже, рехнулся со страху», — Харитонова бросило в жар, на лбу выступил холодный пот.

— Петр, это я, Харитонов…

— Нет, ты дьявол, дьявол… Не подходи!

— Не бойся, вылазь. Я пошутил. Екатерина Павловна, подайте голос!

— А что с ним?

Наконец Сакари Петр поверил, что перед ним не кто иной, как сам председатель колхоза, и страшно обрадовался.

— Максим! А я ведь думал…

— Вылазь.

Когда оба выбрались из-под пола, бригадир, под смех присутствующих, долго тряс руку Харитонова, благодарно хлопал его по плечу.

— Максим, дорогой… Спасибо, выручил, до самой смерти не забуду.

— Как же ты в подполье-то угодил? — спросил Пал Палыч.

— А черт его знает! Я ведь думал того… помер. Закопали меня. А я возьми да оживи. Темень, ни зги не видать. Тут пощупал — земля, там пощупал — земля. Холодная! И тихо так… Жуть! Заорал я, вскочил, а тут кто-то бац меня по башке, не то лопатой, плашмя, не то доской. Это, видать, об пол трахнулся. Ну и сковырнулся. Очухался, гляжу, черт ко мне подбирается — большой, черный, а позади него свет потихонечку струится… Ну, думаю, в ад попал, сейчас меня на костер поволокут. А это, оказывается, Максим. Все! Больше спиртного в рот не возьму. Этак не долго и умом рехнуться.

— «В ад попал…» Тоже мне, бригадир, — фыркнула девушка-счетовод.

— С сегодняшнего дня он не бригадир, — сказал Харитонов, — Пал Палыч, если кто позвонит, скажи что мы с парторгом поехали на ток второй бригады, а оттуда прямо — в Кучкумбал. Придется, Екатерина Павловна, провести бригадное собрание, поговорить с народом.

— Максим Игнатьевич, довольно вам со мной нянчиться. Собрание мы и без вас проведем.

Они обменялись долгим взглядом. Серые глаза Харитонова потеплели.

— Ну что ж, давай, комиссар, действуй.

В Кучкумбале петров день был в разгаре.

Единственная, прямая, как стрела, улица, густо заросшая топтуном-травой, казалась пустынной. Но так только казалось. Время от времени то из одних ворот, то из других выйдет шумная ватага подвыпивших, разодетых по-празничному, мужиков и баб, с песнями и приплясыванием пройдет несколько дворов и хлынет в ворота, гостеприимно распахнутые хозяином, по обычаю зазвавшим сельчан к себе. Тотчас изба наполнится шумом, песнями, а если где пиликает гармошка или голосит волынка, то и дробным переплясом.

На Качырий так и пахнуло далекой стариной. До чего же, оказывается, живучи старые привычки.

Вспомнился разговор с Харитоновым по пути на молотильный ток второй бригады, где он остался, поручив шоферу подбросить её до Кучкумбала. Максим Игнатьевич с горечью говорил:

— Почему-то получается, что бороться с религиозными праздниками и разного рода предрассудками должны только мы, активисты села. Ни один партийный пли советский деятель даже районного масштаба, не говоря о более высоких должностных лицах, не приедет в деревню, когда там религиозный праздник. А если появится ненароком, то спешит поскорее убраться. В первый год моей работы здесь, помню, приехал к нам Доронин, а с ним инструктор обкома партии. Увидели на поле комбайн и меня возле него, спрашивают, в чем дело. Казанская, говорю, запьянствовали люди, зерно отвозить некому. Прошу Доронина: поговорите с народом, вас тут знают, уважают, а я — человек новый. Доронин смотрит на инструктора, дескать, как? Тот заколебался, мол, как бы не нарваться на неприятности — подумают, что приехали справлять казанскую. Так на том и распрощались, даже в деревню не заехали. Побоялись подмочить свою репутацию. Потом, на ближайшем бюро, председатель райисполкома в пух и прах раскритиковал меня: у Харитонова, видишь ли, три дня люди пьянствовали, казанскую справляли, вместо того чтобы все силы бросить на уборку урожая. Чуть выговор не влепили… Ладно еще Доронин заступился.