Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

— Я пойду, — сказала Нина Георгиевна, обратилась к свинаркам. — Идемте, пусть они вдвоем поговорят.

Разгневанная Чачук хотела остаться, но Нина Георгиевна подхватила её под руку, шепнула что-то. Все вышли, прикрыв дверь.

— Сядь. И перестань плакать.

— Я… — женщина с тоской посмотрела на заведующую и снова расплакалась.

Качырий усадила её на стул.

— Успокойся, слезами горю не поможешь. Хорошо, что сама пришла.

— Не сама… Чачук привела.

— Значит, ты ей рассказала.

— Не рассказывала… Не знаю, откуда она узнала.

— Может, видела…

— Зачем ты это сделала? Ну, не плачь. Понимаю, тебе нелегко.

— Да если бы я знала! Я хотела, как лучше…

Всхлипывая и размазывая по лицу слезы, Орина стала рассказывать.

В тот день она ушла с фермы раньше обычного: прибежал сынишка, сказал, что свекровь зашибла ногу, велела идти домой. Управившись с домашними делами, Орина вернулась на ферму. Сама не знает, что её туда потянуло. Свинарки уже закончили работу, разошлись не домам. Дежурная, Чачук, тоже ушла ужинать. Еще издалека Орина услышала визг поросят, приготовленных для отправки в летний лагерь. Они были помещены в крайней секции, днем не успели отправить, не было машины. Увидев пересохшие корытца, Орина поняла, что поросята визжат от жажды — днем их тоже не поили, не хватило воды, надеялись, что отправят в лагерь. Жалостливая женщина, не задумываясь о последствиях, принесла из колодца воды, палила в корыта. Поросята напились и затихли.

— Чачук тебя видела?

— Когда я шла с фермы, она ехала навстречу. В кабине сидела. На этой машине и отправили поросят.

Качырий задумалась. Вот ведь как получается человек хочет сделать, как лучше, выходит наоборот. И все от недостатка знаний. Орина всего месяц работает на свиноферме, какой с неё спрос? Виноваты они — зоотехник и заведующая. Конечно, учить свинарок мастерству — дело зоотехника. Качырий и сама не знает всех этих топкостей. И все-таки она тоже в ответе, раз взялась за дело, должна все предусмотреть. Как говорила когда-то Таис, не умеешь — учись. Но неужели Орина то прихода на ферму не имела дела с поросятами?

«Кто виноват, тот и возместит убытки», — говорит Нина Георгиевна. А кто виноват? Если подойти к делу формально — Орина, а если по совести… только они двое.

— Значит, нам и платить, — неожиданно вслух сказала Качырий.

— Что платить? — не поняла Орина.

— За павших поросят. Знаешь, сколько их пало?

— Двадцать один, — Орина снова всхлипнула. — Я уплачу. Не сразу, пусть помаленьку удерживают… Качырий, как бога прошу: не говорите свекру моему. Из дому выгонит. Сегодня утром грозился: узнаю, кто это сделал, ребра переломаю. Не говорите, ладно?

— Не скажем. Только ведь шила в мешке не утаишь. Не бойся, свекор твой не такой уж плохой человек. Иди, работай.

Свинарка давно ушла, а Качырий все еще сидела в той же позе, устремив взгляд в одну точку…

Сразу же после доклада отчетно-выборное партийное собрание резко отклонилось от повестки дня и пошло по сухому руслу. Тон этому, как ни странно, задал кузнец Когой Мкивыр, обычно избегавший выступать в прениях, предпочитавший сидеть где-нибудь в уголке, подальше от президиума.

Докладчик, директор школы, занял сорок минут, но желающих выступить в прениях не находилось.

Товарищи, давайте не будем тянуть время. Поговорить нам есть о чем, — взывал Харитонов, избранный председателем собрания.

— Похоже, наоборот, нет никаких наболевших вопросов, — с иронией заметил сидевший рядом с Харитоновым второй секретарь райкома партии Алексеев.

И тогда в заднем ряду поднялся чернобородый великан Когой Микивыр.

— Почему нет, есть. Так наболело, что терпеть невмоготу.

— Товарищ Пекпулатов, пройди сюда, а то люди тебя не видят, — попросил Харитонов.

— Меня отовсюду увидят, — сказал Микивыр, но все — таки пробрался вперед, встал возле стола президиума, наполовину загородив собой низкорослого Алексеева.

Харитонов показал ему на трибуну, покрытую красным кумачом, Микивыр отмахнулся: «Ну ее, еще раздавлю ненароком». Послышался смешок, но строгий взгляд кузнеца тут же оборвал его.

— У меня вопрос к вам, товарищ секретарь, — Микивыр всем корпусом повернулся к президиуму. — Скажите, когда будет конец всем этим безобразиям, а?

— О каких безобразиях вы говорите? — насторожился Алексеев.

— О тех самых. Видите, что у нас делается? Назад ведь идем, тварищи! Партия нас зовет вперед, к коммунизму, а мы — назад. Куда придем, а? Может, вы скажете, товарищ секретарь?