Дмитрий Добродеев - Каирский синдром

Что уж говорить про Россию! Здесь антропологический кластер еще жестче, еще безнадежней. И ничего изменить нельзя. Коррупция, бесправие, бедность.

Так что же делать?

Наверное, прислушаться к прописной истине: не верь, не бойся, не проси! Жить по своему закону. Не верить книгам и проповедникам. Верить собственному экзистенциальному чутью и опыту классовой борьбы. А если что-то и брать из книг, то перепроверять.

Доверие — главная проблема современности. Нас так долго и последовательно обманывали, что правда стала труднодоступной. Сегодня лживы почти все системы представлений. Все понятия — надуманны.

Мы должны действовать так, будто раньше ничего не было. Заново изобрести мир. Отсечь исторические и семейные кармы и грузы. Выбраться из-под завалов.

Наверное, в этом и была одна из главных идей христианства, а потом ислама — преобразиться, стать новым человеком.

Каир начала 71-го был светлым, солнечным. А под конец командировки год спустя все было шквалистым, пасмурным и даже дождливым. И что вовсе необычно для Египта, затопило дорогу, которая вела из Наср-сити в «Гюши». Машины застряли по всей окружной дороге, стало размывать постройки на старом кладбище, где селилась беднота.

Друг Саша уехал 20 января 72-го, а я оставался в Каире еще месяц. Под порывами ветра бродил в переулках Гелиополиса, подолгу торчал у букинистов, купил Стайнера «Достоевский или Толстой». Думал, что ждет меня в Москве.

Перед отъездом из Каира купил египетские замшевые коричневые ботинки за два с половиной фунта, синие дешевые джинсы «Клонарис» за четыре или пять фунтов, джинсовую куртку, тоже «Клонарис», и почувствовал себя упакованным. Для информации: «Клонарис» — ливанская подделка американских джинсов, дешевка. Настоящие замшевые английские ботинки стоили в Каире двадцать фунтов, почти как «Сейко». Про настоящие «Левисы» и говорить не приходилось. Купил полдюжины белых трусов: в Москве продавались лишь семейные.

Но главным приобретением стал духовой пистолет, из которого я расстрелял пластинки в музыкальной лавке Гелиополиса. Пробовал стрелять по голубям на крыше Наср-сити — с сомнительным успехом: эти твари постоянно увертывались.

В феврале 72-го чуть не взорвался, сжигая перед отъездом в ванной западную прессу. По недосмотру обложил кипами газет здоровенный баллон с газом, которым нагревалась вода. Испугался, когда пламя взметнулось до потолка, убежал на балкон и там ждал взрыва, но обошлось. Вернулся: по всей квартире летали обгорелые обрывки газет. Баллон нагрелся, но выстоял.

На вылете, в каирском тэкс-фри шопе купил пластинки Ху, Хендрикса и «Роллинг Стоунз», спрятал в брючине духовой пистолет и нож с выпрыгивающим лезвием. Тогда это прокатывало!

Февраль. В Каире меняется погода. По ночам свистят ветра, правда, теплые. По утрам сыро: обильная роса и туман, который солнце разгоняет за час.

Днем пью чай на балконе, перед глазами — бескрайняя пустыня. В руках — западный журнал или книга.

Далеко к горизонту уходит зеленая полоса, стиснутая с двух сторон песками. Где-то за горизонтом она переходит в дельту и впадает вместе с Нилом в Средиземное море.

Ночью вижу все тот же яркий небосвод, яркость которого, однако, сильно преувеличена поэтами и путешественниками.

Мои покупательные способности — сорок фунтов, или около ста сертификатов в месяц. Это не так много, но и не так мало.

Перед отлетом проверил список подарков — родственникам и друзьям. Остался доволен.

Вот этот список.

Отцу — египетскую пижаму (от кожаного пиджака он отказался).

Матери — золотой набор с александритом, а также серебряный с бирюзой.

Бабушке — золотую монету на зубы.

Брату — недорогие швейцарские часы.

Девушкам — золотые сережки.

У засушенного крокодила, которого привез из Асуана, нашел в пасти гусеницу, решил с ним расстаться. Выбросил в пустыню с девятого этажа. От нечего делать пошел плавать.

В бассейне Гелиополиса зимой мало народу, вода чистая и прохладная. На лужайке сидят несколько стариков из местной аристократии, занимаются йогой. Худые дряблые тела. Закладывают ногу за голову, болтают чушь по-французски.

Я лениво понырял, потом полистал журнал. Без друзей-переводчиков здесь скучно.

С опаской думаю о проблемах, которые ждут меня в Москве.

Иду в кино.

В каждом кинотеатре есть партер — дешевые места, где плюют, горланят, кладут ноги на стулья. Балкон дороже и публика воспитанней. А еще лучше ложа, которую мы обычно занимали с Сашей. Пока пили бренди «Дюжарден», разносчики приносили арахис (фуль судани). В паузах между фильмами идет занудная реклама стирального порошка «Рапсо».