Давид Монтеагудо - Конец

— Ну а участвовать в таких любительских спектаклях — это, по-твоему, не значит губить свой талант?

— Конечно же нет! Нисколечко! Это даст тебе возможность показать его, показать многим людям, а не только жене и близким друзьям.

Уго какое-то время молчит. Он зол, обижен, но в то же время о чем-то напряженно размышляет. Кова пользуется этим, чтобы продолжить начатую тему.

— У тебя сразу поднимется настроение. Это уж точно. А может… как знать… может, я тоже записалась бы на эти курсы. Но если ты против, то, конечно… — быстро добавляет она, заметив, как напряглось лицо Уго. — Хотя на самом-то деле эта мысль не так и плоха — по крайней мере нам с тобой было бы о чем поговорить. Ведь так хочется обсудить с кем-нибудь, как прошло занятие, всякие там мелочи… когда ты ходишь на такого рода курсы, интересные курсы, которые всю тебя с головой захватывают…

Приближаясь к концу фразы, Кова явно сникает. Она чувствует себя все менее уверенной и все более растерянной; в глазах стоят слезы, к горлу подступают рыдания. Едва слышно и торопливо она заканчивает свою мысль:

— Может… тогда ты станешь… внимательнее и ласковее со мной и мы будем похожи на настоящую…

— Да, и мы будем похожи на «настоящую супружескую пару», — заканчивает фразу Уго, тоном обозначая воображаемые кавычки.

— Неужели ты… не знаешь жалости? Неужели… — Кова так негодует, что к ней возвращается прежний голос. — Ты никогда, никогда не простишь мне того, что я сделала! Вот в чем беда!

— Хватит! Больше не могу! — вдруг орет Уго, закрывая руками уши и сразу же очень быстро, словно подчиняясь неведомой силе, бежит к бару, достает бутылку, щедро льет из нее янтарного цвета жидкость в широкий стакан из толстого стекла и подносит к губам.

Кова несколько секунд с удивлением наблюдает за ним, качает головой, резко разворачивается и стремительно идет к двери, ведущей в коридор. Но Уго грохает стакан на стол, так что часть содержимого расплескивается, вскакивает и успевает схватить Кову за руку как раз в тот миг, когда она готова переступить порог.

— Подожди… подожди, пожалуйста, — говорит он, удерживая жену теперь уже за обе руки и погрузив лицо в ее волосы. — Я серьезно, подожди, — повторяет он, не открывая глаз и все еще не отпуская ее, — ты напрасно… Просто я в последнее время немного нервничаю.

Кова вырывается из его рук и отворачивается. Сейчас она выглядит спокойнее и, судя по всему, вполне овладела собой.

— Надо же! До чего быстро подействовало! — бросает она с насмешкой.

— Как оно могло подействовать за пару секунд! — бурчит Уго, снова хватая стакан и делая торопливый глоток.

— Ладно! От тебя уже попахивало виски… Когда ты подошел ко мне…

— «Только на коротких дистанциях, — декламирует Уго, подняв бровь, нарочито чувственным голосом, — настоящий мужчина испытывает судьбу… Мужской одеколон Брумель».

Кова с осуждением качает головой.

— Приехали, — вяло говорит она. — Превращение человека-волка… то есть наоборот. Не понимаю, как тебе удается с такой скоростью переходить от бешенства к… Хотя тут, понятное дело, алкоголь свою роль играет.

— Послушай! Может, ты записалась еще и на курсы Армии спасения? И вообще… Прекрасно ведь знаешь, что я никакой не алкоголик… Иди ко мне, — говорит он, хлопая ладонью рядом с собой по дивану, куда только что рухнул, — я хочу рассказать тебе про эту… которая звонила. Мы должны вместе решить, ехать нам туда или нет.

— Как всегда… О чем угодно, лишь бы не говорить напрямую о настоящих проблемах, — бросает Кова, подойдя к дивану, но все еще не решаясь сесть. — И куда, позволь поинтересоваться, нам предстоит ехать?

— Куда-куда? На юбилейный ужин… Ну что случилось? Постой!

Кова идет на кухню и возвращается с тряпочкой в руке — замшевой, чистой, аккуратно сложенной и совсем новой на вид.

— Оставь! Потом вытрешь, — ворчит Уго.

— Как я поняла из вашего разговора, речь идет о каком-то не совсем обычном празднике, — говорит Кова, протирая сначала стол, а потом дно стакана. — Тут вроде бы что-то из ряда вон…

— А ты как будто подслушивала… — говорит Уго, снова хватаясь за стакан. — В общем-то, да… История довольно необычная, а началось все, представь себе, двадцать пять лет тому назад.

— Двадцать пять?.. Ты же сказал пятнадцать.

— Нет! Какие пятнадцать? Не мог я этого сказать! Ах да, понятно! Пятнадцать лет — это столько я не разговаривал с этой идиоткой! Но ей вздумалось отпраздновать именно двадцатипятилетнюю годовщину.