Василий Ардамацкий - Последний год

На поворотном круге филеры сошли с трамвая, подняли воротники и зашагали, подталкиваемые в спину ветром, по свежему скрипучему снегу. Темень хоть глаз выколи, только под ногами от снега низкий свет.

— Ты хорошо помнишь где? — спросил Голубь.

— Как до церкви дойдем, направо, там сто шагов.

— Снег скрипучий, за версту слышно.

— Надо ступать сразу всей ногой, — сказал Косой, выматерился и добавил — А главное, все напрасно, сколько мы за ними ходим, а что толку, когда их что вшей на тифознике.

— Не скажи, — вяло возразил Голубь. — Мой приятель в Крестах служит, говорит, битком набито.

— А сколько их еще бегают…

— Слышал, как начальник сказал — в одночасье всех схватим.

— Рук не хватит, — снова выматерился Косой.

— Не нашего ума дело, найдут и руки…

— Найдут… найдут, — проворчал Косой, закрывая рот воротником. — У меня шурин из деревни приехал. Сала привез, меду, я, дурак, водки достал…

— Служба не дружба, — со злостью выговорил Голубь. — Сполняй, что приказано. По случаю работы в такую ночь красненькая обещана, если дело не завалим.

— Эта красненькая давно стала синенькой…

Возле церкви они остановились. Впереди справа были видны слабые проблески света — там и была чайная. Подошли к ней поближе. Ставни на окнах дома были закрыты, и свет пробивался в щели.

— У входа двое стоят. Видишь? — шепнул Голубь.

— Пикет выставили, гады.

Ближе подходить нельзя. И перейти на другую сторону улицы тоже опасно: увидят.

Они стояли, притулившись к холодной стене возле каменного туннеля ворот.

— Интересно, двор проходной? — сказал Косой. Голубь не отозвался.

— А если что… куда от них денемся? Я схожу посмотрю… Минут через десять Косой вернулся:

— Там склады и прохода нот. Но между складами есть щель, туда они не сунутся.

Помолчали, прислушиваясь к студеному посвисту ветра.

— В девятьсот пятом работать было куда лучше, — вздохнул Голубь. — Все ясно было — бери и тащи. Я однажды за ночь троих припер, часы «Павел Буре» получил. Во… — Он засунул руку за пазуху, вытащил часы на цепочке, поднес к глазам и снова вздохнул — Люди за столами уж песни поют.

В первый день 1916 года Голубь и Косой сдали начальству совместный рапорт-отписку, и мы сейчас имеем возможность этот документ прочитать.

«…К назначенному исходному сроку мы заняли пост наблюдения в 30 шагах от чайной Самсонова, имея возле себя ворота для возможного маневра на случай сближения с объектами. У входа в чайную стояли два пикетчика, что не давало возможности дальнейшего приближения ввиду скрипевшего под ногами снега. Однако видимость была сносная. Сбор бунтовщиков произошел, однако, раньше нашего приближения, в чем нашей вины не было, так как мы вышли на точку в назначенное нам время… Пикетчики один раз сменились… В 1 час и 40 минут после полуночи участники сходки начали покидать чайную. Не по одному, как обычно, а тремя компаниями, причем шумно и даже пели… Согласно приказу двоих взяли под наблюдение и проводили по адресам.

1. Шел без осторожности. Рост выше среднего. Короткое, до колен пальто. Сутулый. Ходит вразвалку. Адрес: Звенигородская, дом 2, угловой дом по Загородному. Центральный подъезд. Наблюдение вел Косой.

2. Рост средний. В шинели и шапке с ушами. Сапоги. Быстрый ход и с оглядкой. Адрес: Михайловский переулок, д. 11. По вхождению в дом зажегся свет на втором этаже в окне втором справа. Наблюдение вел Голубь.

1 января 1916 г. Подписи филеров».

Прямо на рапорте внизу сделана приписка:

«Адрес на Звенигородской установлен ранее, там проживает машинный механик с электростанции Горяев Н. Связан с группой Чиликина — распространение прокламаций. Подвергался задержанию. Внешне схож с ныне прослеженным. Михайловский нечто новое. Произвести установку. Подпись: ротмистр Куцевалов».

Явно начальственная резолюция вверху слева:

«Присоединить к документации об использовании для сходок новогодней ночи как прикрытия». Подпись неразборчивая.

Так встречала Новый год охранка. В работе. В неусыпном бдении у ворот царского двора.

Последние дни перед новым, шестнадцатым годом у Николая все приятное окончилось там, на Западном фронте, оно словно растаяло вместе с последними звуками военных оркестров.

С фронта он направился в Царское Село, ему захотелось скорей, скорей в милое лоно семьи, единственное место, где он может быть самим собой, где его любят верно и бескорыстно.