Джон О'Хара: Время, чтобы вспомнить все

Тот же человек, который мог сделать намного больше Артура для того, чтобы сбылась мечта Джо Чапина, был не из тех, кто расходует свою любовь на людей, от которых не дождешься взаимности. Описать Майка Слэттери не составляет никакого труда: ирландец, из второго поколения иммигрантов, с приятным гладким лицом упитанного священника с процветающей паствой, Майк походил на человека, не жалеющего времени на парикмахера, маникюршу и чистильщика обуви. У него были маленькие гладкие руки и маленькие ступни, благодаря которым в другие времена и в других краях он наверняка бы стал отменным чечеточником. Одевался он самым элегантным образом: на нем всегда был темно-синий костюм и черный галстук с жемчужной булавкой. Своим ирландским происхождением он пользовался как секретным оружием. Он всегда открыто и с гордостью говорил о своих ирландских корнях, но его происхождение было скорее средством заставить других, неирландцев, поддаться самообману. Он умел рассказать смешную историю и бывал остроумен, но при этом всегда и всем давал понять, что он не кто иной, как ирландец. И заметьте, он был приятным собеседником. Но те, кто не принадлежал к ирландскому племени, ошибались в одном: Майк был не только тем, кем казался — веселым, общительным парнем с Изумрудного острова. Ирландцев ему одурачить не удавалось: они видели его насквозь, хотя и с некой преданностью отдавали дань его достижениям, в то время как неирландцы лишь в ходе непосредственных столкновений с ним, а нередко и сражений, в конце концов начинали понимать, что он ловкий, прагматичный и вероломный политик. К простым ирландцам Майк относился свысока, и они это чувствовали, но он был именно тем человеком, к которому обращались за одолжением, и Майк, когда только мог, в этих одолжениях им не отказывал. Однако именно благодаря этим одолжениям и гордости простых людей за его престиж Майк держал их в узде. Как только у него возникло подозрение, что Джо Чапин хочет стать президентом, Майк тут же решил, что Джо в президенты не годится; и с той минуты у Чапина уже не было никаких шансов стать президентом. И это при том что Майку Слэттери он нравился. Джо Чапин был джентльменом, человеком предсказуемых реакций и поступков и потому скорее всего человеком безобидным. И еще Майк Слэттери, отец трех дочерей, одна из которых была монахиней, подмечал в Джо какое-то необычайно притягательное для него мальчишество. Почти все, что Майк сделал для Джо Чапина, он делал из отцовских побуждений, при этом, разумеется, не возлагая на себя никаких отцовских обязанностей. Правда, кое-что он сделал из восхищения перед Эдит Чапин. «Если бы я был протестантом, то женился бы на Эдит Чапин», — однажды сказал он, ни на минуту не сомневаясь в том, что Эдит приняла бы его предложение.

Похороны стали частью жизни Майка Слэттери, и возможно, это случилось бы, даже если он не стал бы политиком. И сегодняшние похороны Джо Чапина проходили удачно, предсказуемо удачно. Майк бросил взгляд в сторону ряда, где сидела Эдит Чапин. Лицо ее было скрыто густой вуалью, и сидела она неподвижно, в окружении сына, дочери и своего брата. Во время протестантских похорон кто-то может потерять сознание, у кого-то может случиться сердечный приступ, но в отличие от католических похорон — где рыдают и тихо, и в голос, — здесь почти никто не плачет. Майк никогда не плакал на похоронах и вообще почти никогда не плакал. За всю свою взрослую жизнь он плакал всего два раза. Первый раз он заплакал, когда его дочь Маргарет пришла к нему и объявила свое твердое решение: она почувствовала истинное призвание и вступает в монашеский орден «Священное сердце». В тот день Майк заплакал вовсе не от огорчения, а из-за отцовской радости: его простушка дочь выбрала для себя жизненный путь, который принесет ей счастье. И из гордости тоже. «Священное сердце» — аристократический орден, и если его дочь решила стать монахиней, то ему приятно было думать, что она окажется среди девушек из лучших католических семей. Если бы Эдит Чапин решила стать монахиней, то обязательно вступила бы в орден «Священное сердце». Присутствие рядом с Эдит сына и дочери ничуть не помешало Майку представить Эдит Чапин монахиней, и ее вуаль придала этой мысли своеобразную весомость. По роду своей политической деятельности Майку не раз приходилось слышать об интимных подробностях жизни множества людей и пользоваться этими сведениями, включая и те, что он называл постельной жизнью. Он, например, обернул себе на пользу тайну одного из своих политических соперников, скрывавшего, что он гомосексуалист; и он велел одному из своих сотрудников отстраниться от политики задолго до того, как всем стало известно, что его жена нимфоманка. Никто в Гиббсвилле не обладал сведениями, которые можно было бы обернуть против Майка Слэттери, при том что в городе не было извращений, эксцессов или скрытых пороков, которые не были бы известны Майку, и ни один из них его не шокировал. Но он никогда не мог представить себе Эдит Чапин раздетой или Эдит и Джо в положениях «постельной жизни». Он не мог представить себе Эдит выходящей из ванны и вытирающейся полотенцем. Для него она всегда была женщиной довольно высокого роста, полностью одетая, с грудью без сосков. За годы знакомства с Джо до Майка дошли кое-какие сведения, которые противоречили представлению о том, что Эдит Чапин была не более чем обладательницей холодного разума и девственного тела. Однако у Майка хватало сообразительности понять, что его влечение к Эдит Чапин частично объясняется именно тем, что он никак не может вообразить себе Эдит с раздвинутыми ногами, готовую к совокуплению со своим мужем (или с каким-либо другим мужчиной). И не было ни малейших сомнений, что Майка к ней влекло — влекло не один год подряд.