Антон Фридлянд - Сталинбург

Как убедить ее в том, что он не врет? А сам бы он поверил, если б кто-нибудь принялся втирать ему подобные истории? Конечно, нет, не поверил бы.

— Баррикада, я понимаю, мне сложно поверить. И подтвердить свои слова мне, к сожалению, нечем. Я прошу лишь об одном: выслушай меня, а потом решишь, что делать.

И он рассказал ей всю историю их злоключений: начиная с того, как они оказались на заводе «Красный богатырь» и заканчивая встречей с человеком, пообещавшим вытащить их отсюда. Имени реб Лейба он не назвал, хотя понимал, что, если попадет в лапы КБГ, из него вытрясут все, что он знает.

— Допустим, я тебе поверила, — произнесла она после паузы. — Хотя я, конечно, не верю. Невозможно поверить в мир без Священного Союза и Святейшего Двуглава, спасителя нашего. Чего ты хочешь вообще? Сам же говоришь, есть те, кто готов вам помочь. А я-то что должна сделать?

Она бросила взгляд на часы — отведенное им время было на исходе.

— От тебя требуется лишь одно, — проговорил Паша. — Встреться с Матвеем и сообщи ему, что побег назначен на девятое мая, чтобы он был готов.

— И все?

— Да, это все. Ну, и еще… Не сдавай нас, пожалуйста.

Как будто эта просьба могла что-то гарантировать!

— Я никому не расскажу, — ответила Баррикада. — И сделаю то, что ты просишь. Не потому, что поверила этой истории. Просто ты — друг Матвея, и этот побег, куда бы вы там ни бежали, важен для вас обоих. А я…

Она осеклась, но все же закончила фразу.

— …я успела его полюбить.

Когда, оставив Баррикаду на пустыре, Паша выбирался на улицу, краем глаза он заметил двух мужиков в синих спецовках, спешивших туда, где случилась поломка воротника правды.

За несколько дней, проведенных в творческом заключении, Матвей не написал ни строчки. От работы его отвлекали и неумолкающие телевизоры, и постоянная болтовня Миши Куца, и многочисленные мероприятия, проводившиеся в доме творчества по несколько раз в день. Сразу после завтрака в четверг он отправился в библиотеку, рассчитывая найти там хоть какую-нибудь информацию про Кубинскую ССР. Кроме того, он надеялся, что в читальном зале будут выключены телевизоры, и это даст ему возможность сосредоточиться.

Звук телевизоров здесь действительно был приглушен, однако сидевший на подоконнике монах, который декламировал житие Святого Владимира, делал пребывание в библиотеке невыносимым. В картотеке обнаружились лишь три книги, посвященных нужной теме: монография Берия Соболева «Особенности крепления флагштоков на муниципальные здания Гаваны», сборник Захара Прилепина «Я пришел с Кубы» и детская книжка «Сказки дедушки Фиделя». Заказав у монаха-библиотекаря все три, Матвей присел за стол неподалеку от входа, подальше от декламатора и принялся ждать, когда ему выдадут книги. Только он расположился поудобнее, как в библиотеку вбежал запыхавшийся служка, который велел режиссеру срочно прибыть в келью настоятеля монастыря.

В просторной келье, куда Мэт зашел спустя пару минут, царил полумрак. Настоятеля не было, а за массивным столом, стоявшим посреди помещения, восседал отец Лаврентий. На стене у него за спиной висел потрет Птушки и икона с ликом Феликса Дзержинского, покровителя монастыря. Все трое взирали на Матвея недобрыми глазами.

— Ну, здравствуй, Матфейка! — промолвил священник. — Как творчество, как настроение? В библиотеке был — это хорошо! Учиться, учиться и снова, блядь, учиться, как завещал нам Святой Владимир.

— Так точно! — брякнул Матвей, поискав глазами стул, на который мог бы присесть и не найдя его.

— Как сценарий продвигается? Много ли написал?

— Хорошо продвигается, отец Лаврентий. Фабулу нащупал, сейчас детали прорабатываю.

— Фабулу он нащупал… Детали прорабатывает… Охуенно просто!

— Служу Священному Союзу! — ответил Мэт.

— Сейчас посмотрим, что ты там нащупал. Эй, Октябрина, зайди-ка! — крикнул он в сторону двери.

В келью вошла юная монашка в белоснежной рясе, делавшей ее похожей на медсестру. В руках она держала поднос, на котором Матвей увидел свой блокнот, оставленный им на кровати, а также серебряную солонку. Отец Лаврентий положил блокнот перед собой, высыпал из солонки широченную дорожку кокаина прямо на стол и достал из кармана рясы сторублевку.

— «Уберите Ленина с денег, он — для сердца и для знамен!» — процитировал он классика, свернул купюру в трубочку и шумно втянул порошок ноздрей.

Монашка тем временем неожиданно для Матвея освободилась от рясы, оставшись в одном лишь красном белье и чулках, а затем забралась под стол, где, судя по всему, стала проводить какие-то манипуляции с членом отца Лаврентия. Того, впрочем, это нисколько не отвлекало от беседы.