Габриэль Маркес - Полковнику никто не пишет

– Добрый день, полковник.

Полковник взял у него петуха. Прошептал:

– Добрый день. – И больше ничего не добавил. Он ощутил под пальцами горячую дрожь птицы и подумал, что никогда ему не приходилось чувствовать в руках ничего более живого, чем этот петух.

– Вас не было дома, – сказал Герман удивленно.

Его прервал новый взрыв оваций. Полковник смутился. Оглушенный аплодисментами и криками, он снова, ни на кого не глядя, протиснулся через толпу и вышел на улицу с петухом под мышкой.

Весь город, вернее, весь простой народ вышел посмотреть, куда это он направляется в окружении школьников. На углу площади какой-то негр гигантского роста обернул змею вокруг шеи и, взобравшись на стол, торговал лекарствами. Толпа людей, возвращавшаяся из порта, остановилась послушать его зазывания. Но, завидев полковника с петухом под мышкой, все повернулись к нему. Никогда еще дорога домой не казалась полковнику такой длинной. Он не жалел об этом. Десять лет город был погружен в спячку, время для него будто остановилось. Но в эту пятницу – еще одну пятницу без письма – город пробудился. Полковник вспомнил другие времена: вот он, его жена и сын сидят, укрывшись под зонтом, на спектакле, который играют, несмотря на сильный дождь; вот партийные руководители, тщательно причесанные, в такт музыке обмахиваются веерами во дворе его дома. В ушах полковника до боли явственно зазвучала дробь барабана.

Он пересек улицу, что шла вдоль реки, и здесь тоже увидел толпу, шумную, как во время выборов, о которых все уже давно забыли. Толпа наблюдала за разгрузкой цирка. Когда он проходил мимо одной из лавок, женщина крикнула оттуда что-то о петухе. Но полковник был целиком погружен в себя: прислушивался к далеким, почти забытым голосам, все еще звучавшим в душе, словно отголоски недавней овации на гальере.

У дверей дома он повернулся к детям.

– А ну-ка по домам! Не то возьму ремень.

Он запер дверь на засов и пошел прямо на кухню. Жена, задыхаясь, вышла из спальни.

– Они унесли его силой, – закричала она. – Я им сказала, что не отдам петуха, пока я жива.

Под отчаянные вопли жены полковник привязал петуха к печи и сменил воду в его миске.

– А они сказали, что даже наша смерть их не остановит. Что петух принадлежит не нам, а всему городу.

Лишь когда жена замолчала, полковник взглянул в ее потерянное лицо и с удивлением обнаружил, что оно не вызывает в нем ни чувства вины, ни жалости.

– Они поступили правильно, – спокойно сказал он. И потом, ощупывая карманы, добавил как-то особенно мягко: – Петух не продается.

Жена проводила его до спальни. Полковник как будто бы был таким, как обычно, и в то же время далеким, словно она видела его на экране. Он вынул из шкафа деньги, прибавил к ним те, что оставались у него в карманах, пересчитал и спрятал в шкаф.

– Здесь двадцать девять песо, мы вернем их куму Сабасу, – сказал он. – Остальные уплатим, когда получим пенсию.

– А если не получим? – спросила женщина.

– Получим.

– А если все-таки не получим?

– Тогда, значит, не уплатим.

Он нашел под кроватью новые ботинки. Вернулся к шкафу за картонной коробкой, вытер подметки тряпкой и положил ботинки в коробку, как они лежали, когда жена принесла их в воскресенье вечером.

Женщина не шевелилась.

– Ботинки вернем в магазин, – сказал полковник. – Это еще тридцать песо.

– Их не примут, – сказала жена.

– Должны принять, – возразил полковник. – Я надевал их только два раза.

– Турки этого не понимают, – сказала женщина.

– Должны понимать.

– А если не понимают?

– Ну и пусть не понимают.

Они легли без ужина. Полковник подождал, пока жена кончит молиться, и погасил лампу. Но уснуть не мог. Он услышал колокола киноцензуры и почти сразу же после этого – а на самом деле часа три спустя – сигнал комендантского часа. От холодного ночного воздуха дыхание жены снова стало хриплым. Глаза полковника все еще были открыты, когда она заговорила с ним, на этот раз спокойно, примирительно.

– Ты не спишь?

– Нет.

– Прошу тебя, подумай как следует. Поговори завтра с кумом Сабасом.

– Он не вернется до понедельника.

– Тем лучше, – сказала женщина. – У тебя будет три дня, чтобы передумать.

– Мне нечего передумывать, – сказал полковник.

Липкие туманы октября сменились приятной свежестью. Декабрь снова напоминал о себе – выпь кричала теперь в другое время. В два часа полковник все еще не спал. И знал, что жена тоже не спит. Он повернулся в гамаке.